«Гроза»

Кабанова. Чем же тебя рассердили-то?
Дикой. Еще с утра с самого.
Кабанова. Должно быть, денег просили.
Дикой. Точно сговорились, проклятые; то тот, то другой целый день
пристают.
Кабанова. Должно быть, надо, коли пристают.
Дикой. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у
меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать, а все добром не могу. Друг
ты мне, и я тебе должен отдать, а приди ты у меня просить -- обругаю. Я
отдам, отдам, а обругаю. Потому, только заикнись мне о деньгах, у меня всю
нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и
в те поры ни за что обругаю человека.
Кабанова. Нет над тобой старших, вот ты и куражишься.
Дикой. Нет, ты, кума, молчи! Ты слушай! Вот какие со мной истории
бывали. О посту как-то о великом я говел, а тут нелегкая и подсунь
мужичонка: за деньгами пришел, дрова возил. И принесло ж его на грех-то в
такое время! Согрешил-таки: изругал, так изругал, что лучше требовать
нельзя, чуть не прибил. Вот оно, какое сердце-то у меня! После прощенья
просил, в ноги кланялся, право так. Истинно тебе говорю, мужику в ноги
кланялся. Вот до чего меня сердце доводит:
тут на дворе, в грязи, ему и кланялся; при всех ему кланялся.
Кабанова. А зачем ты нарочно-то себя в сердце приводишь? Это, кум,
нехорошо.
Дикой. Как так нарочно?
Кабанова. Я видала, я знаю. Ты, коли видишь, что просить у тебя
чего-нибудь хотят, ты возьмешь да нарочно из своих на кого-нибудь и
накинешься, чтобы рассердиться; потому что ты знаешь, что к тебе сердитому
никто уж не пойдет. Вот что, кум!
Дикой. Ну, что ж такое? Кому своего добра не жалко!

Глаша входит.

Г л а ш а. Марфа Игнатьевна, закусить поставлено, пожалуйте!
Кабанова. Что ж, кум, зайди. Закуси, чем бог послал.
Дикой. Пожалуй.
Кабанова. Милости просим! (Пропускает вперед Дикого и уходит за ним.)

Глаша, сложа руки, стоит у ворот.

Глаша. Никак. Борис Григорьич идет. Уж не за дядей ли? Аль так гуляет?
Должно, так гуляет.
Входит Борис.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ