Не было ни гроша, да вдруг алтын
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ ЛИЦА:
М и х е й М и х е и ч К р у т и ц к и й, отставной чиновник.
А н н а Т и х о н о в н а, его жена.
Н а с т я, племянница Крутицкого.
Д о м н а Е в с и г н е в н а М и г а ч е в а, мещанка.
Е л е с я, ее сын.
И с т у к а р и й Л у п ы ч Е п и ш к и н, купец-лавочник.
Ф е т и н ь я М и р о н о в н а, его жена.
Л а р и с а, дочь их.
М о д е с т Г р и г о р ь и ч Б а к л у ш и н, молодой человек.
П е т р о в и ч, мелкий стряпчий из мещан.
Т и г р и й Л ь в о в и ч Л ю т о в,
квартальный.
Действие происходит лет 30 назад, на самом краю Москвы.
Слева
от зрителей угол полуразвалившегося одноэтажного каменного дома. На сцену
выходят дверь и каменное крыльцо
в три ступени и окно с железной решеткой. От
угла дома идет поперек сцены забор, близ дома у забора рябина и куст
тощей
акации. Часть забора развалилась и открывает свободный вход в густой сад, за
деревьями которого видна крыша
дома купца Епишкина. На продолжении забора,
посереди сцены, небольшая деревянная овощная лавка, за лавкой
начинается
переулок. У лавки два входа: один с лица с стеклянной дверью,
другой с переулка открытый. С правой стороны, на первом плане,
калитка, потом
одноэтажный деревянный дом мещанки Мигачевой; перед домом, в расстоянии не более
аршина, загородка, за ней подстриженная акация. В переулок видны заборы и за
ними сады. Вдали панорама Москвы.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Епишкин и
Петрович сидят у лавки и играют в шашки. Мигачева стоит у калитки своего
дома. Е п и ш к и н. Фук да в дамки. Ходи!
П е т р о в и ч. Эх-ма!
Прозевал.
Е п и ш к и н. Ходи!
П е т р о в и ч. Ходи да ходи! Куда тут
ходить? (Раздумывая.) Куда ходить?
Е п и ш к и н. Ходи!
П е т р о в и ч.
Пошел.
Е п и ш к и н. Вот тебе карантин, чтобы ты не тарантил.
Входит Лютов. Убери доску!
Петрович с доской уходит в лавку.
ЯВЛЕНИЕ
ВТОРОЕ
Епишкин, Мигачева, Лютов. Л ю т о в (Мигачевой). Там забор у
тебя, а вот загородка! (Грозит пальцем.)
М и г а ч е в а. Из каких доходов,
помилуйте! Кабы у меня торговля или что нечто б я... Ах, боже мой! Я бы только,
Тигрий Львович, для одного вашего удовольствия...
Л ю т о в. А? Что ты
говоришь?
М и г а ч е в а. Да разве б я не окрасила? Окрасила бы, очень бы
окрасила. А коли тут худо, в другом месте валится... а какая моя возможность?
Чем я дышу на свете?
Л ю т о в. Мне что за дело! Чтоб было окрашено!
М и г
а ч е в а. Будет, будет, только б малость управиться. Хорошо тому, у кого
довольно награблено, оченно ему можно быть исправным обывателем. Вот с кого
спрашивать-то надо. Крась да мажь! У нас кому любоваться-то? И народ-то не
ходит.
Л ю т о в. Без рассуждений! Вот если завтра не будет выкрашено, я
тогда посмотрю.
М и г а ч е в а. Вот и живи.
Л ю т о в (оборачивается к
каменному дому). Уж хоть бы развалился совсем поскорее. (Пожимает плечами и,
махнув рукой, отворачивается.) Эх, обыватели!
Е п и ш к и н. Тигрию Львовичу
наше почтение.
Л ю т о в. Здравствуй, Истукарий Лупыч! (Подает руку.)
Тебе-то, братец, уж стыдно! Забор-то не загородишь: ведь точно ворота
проезжие.
Е п и ш к и н. Оно точно, что я оплошал: он маленько развалился, а
мне невдомек было; так ваша ж команда на дрова себе растаскала.
Л ю т о в.
Загороди, братец.
Е п и ш к и н. Вы себя беспокоить не извольте, будет в
порядке. Признаться, теперь в голове-то не то, об этих глупостях и думать-то не
хочется.
Л ю т о в. Не глупости, братец, коли начальство тебе
приказывает.
Е п и ш к и н. Понимаем, Тигрий Львович, да ведь уж и
обязанностей-то наших больно много. Ежели счесть теперь все повинности да
провинности, оклады да наклады, поборы да недоборы, торжества да празднества, -
так ведь можно и пожалеть по человечеству. С одного-то вола семи шкур не
дерут.
Л ю т о в. Разве я тебя не жалею? Я тебя ж берегу; деревья у тебя в
саду большие, вдруг кому-нибудь место понравится: дай, скажет, удавиться
попробую.
Е п и ш к и н. Верно изволите говорить; местоположение заманчивое
для этого занятия. Такой сад, что ни на что окромя и не годен. Я уж и то каждое
утро этих самых фруктов поглядываю.
Л ю т о в. Ну, так ты народ-то не
искушай! Следствие, братец; понял? А я тебе этой беды не желаю.
Е п и ш к и
н. Уж что говорить! Ну, да, думаю, бог милостив.
Л ю т о в. Кабы ты чистый
человек, а то... Я, братец, ничего не знаю, я ничего не знаю, а, чай, слышал,
какой разговор-то про тебя насчет притону-то?
Е п и ш к и н. Мало ли всяких
разговоров-то! И про ваше благородие тоже кой-что поговаривают; да мы,
признаться, внимания не берем и слушать-то.
Л ю т о в. Так уж ты загороди;
побереги хоть меня-то, коль себя не бережешь; с нас тоже ведь спрашивают.
Е п
и ш к и н. Не извольте беспокоиться! Стоит ли об таких пустяках разговаривать!
Милости просим на полчасика! Особенной попотчевать могу.
Л ю т о в. Попозже
зайду, теперь некогда. (Подает руку.)
Е п и ш к и н. Как угодно-с. Завсегда
рады, завсегда вы у нас первый гость. Поискать еще таких-то
благодетелев.
Лютов уходит. Терпит же ведь земля, господи! (Уходит в
лавку.)
Из лавки выходит Фетинья.
ЯВЛЕНИЕ
ТРЕТЬЕ
Мигачева и Фетинья. М и г а ч е в а. Здравствуйте, матушка
Фетинья Мироновна!
Ф е т и н ь я (гордо). Здравствуй!
М и г а ч е в а.
Куда бог несет?
Ф е т и н ь я. Так, для воздуху, у лавочки посидеть. А ты
куда?
М и г а ч е в а. Куда мне! Сына поглядываю.
Ф е т и н ь я. На что он
тебе?
М и г а ч е в а. Поругать хочется, Фетинья Мироновна.
Ф е т и н ь я.
После поругаешь, не к спеху дело.
М и г а ч е в а. Боюсь, сердце-то пройдет;
сердце-то у меня круто, да отходчиво. А теперь бы он мне в самый раз попался: в
расстройстве я.
Ф е т и н ь я (подходя). Что так?
М и г а ч е в а.
Квартальный, матушка, разобидел; пристает, забор красить, отдыху не дает. Какие
мои доходы, сами знаете: один дом, да и тот валится. Четверо жильцов, а что в
них проку-то! Вот, Петрович - самый первый жилец, а и тот только за два с
четвертаком живет. Ну, опять возьмите вы поземельные. Все б еще ничего, да ведь
дом-то заложен, процент одолел.
Ф е т и н ь я. Заложен?
М и г а ч е в а.
Заложен.
Ф е т и н ь я. Скажите!
М и г а ч е в а. Третий год я вам говорю,
Фетинья Мироновна, одно и то же, а вы все будто не слыхали, да все
удивляетесь.
Ф е т и н ь я. Ах, редкости какие! Коли у меня такой характер,
что ж мне делать-то! А то так тебе и дать одной все пoряду говорить! Этак ты всю
материю скоро расскажешь. А нынче день-то год, пущай поговорим, куда нам
торопиться-то; а время-то и пройдет, будто дело делали.
М и г а ч е в а.
Помощник-то у меня, сами знаете, один.
Ф е т и н ь я. Один? И то ведь
один.
М и г а ч е в а. Да и тот неважный, так, какая-то балалайка
бесструнная. Ну, еще по дому кой-что хозяйничает, а уж на стороне достать
что-нибудь, на это разуму у него нет. Думала в люди отдать, хоть в лавку, да
сама ни при чем останешься. А он все-таки и подбелит, и подкрасит, и
подколотит.
Ф е т и н ь я. Чего ж тебе лучше?
М и г а ч е в а. Заодно у
нас с ним война: вдруг провалится, неизвестно куда. Синиц по огородам ловит,
рыбу на Москве-реке ловит; а тут его, как на грех, нужно, ну, и пошла
баталия.
Ф е т и н ь я. Молод еще. Женила б ты его.
М и г а ч е в а.
Женить! Лестно взять жену-то с деньгами, хоть с небольшими; а кто ж отдаст за
него, кому крайность!
Ф е т и н ь я. Нет, ты не говори. Бывают случаи. Другая
девушка и с деньгами, да порок какой-нибудь в себе имеет: либо косит очень, один
глаз на нас, другой в Арзамас, либо вовсе крива; а то бывает, что разумом
недостаточна, дурой не зовешь, а и к умным не причтешь, так, полудурье; ну, вот
и ищут женихов-то проще, чтоб невзыскательный был. А бедному человеку
поправка.
М и г а ч е в а. Бывает людям счастье, да не нам.
Ф е т и н ь я.
У тебя все-таки сын, что тебе горевать-то? Так разве когда, от скуки,
поплачешься для разговору только для одного. А вот наша забота с дочкой-то.
М
и г а ч е в а. Так вы с деньгами.
Ф е т и н ь я. Чудная ты, и с деньгами не
берут. (Со вздохом.) Мало ль ее смотрели-то, Домнушка!
М и г а ч е в а. Какая
ж причина? Такая ее красота...
Ф е т и н ь я. Уж чего еще! Поглядеть
любо-дорого, самый первый вкус. Одно беда - разговором нескладна. Кабы только с
глаз брали, так, кажется, ее давно бы с руками оторвали; а поговорят, ну, и
прочь, и прочь. Войдет - удивит, убьет красотой всякого; а скажет слово, так и
сразит, так с ног и сразит. А уж как выдать хочется.
М и г а ч е в а. Вам
что; вы свою сбудете. А вы возьмите соседку, вот мается с девушкой-то, вот где
слезы-то!
Ф е т и н ь я. Уж чем только они живы, бедные!
М и г а ч е в а.
Чем живы? Выработают гривенник, купят калачика, тем и сыты.
Ф е т и н ь я.
Как бы, мне кажется, у старика денег не быть; ведь он чиновник, с кавалерией,
гляди, пенсию получает.
М и г а ч е в а. Кто его знает. От него толку не
добьешься, он и не говорит ни с кем, только ругается да ворчит. Бродит весь день
по Москве, только ночевать домой приходит.
Ф е т и н ь я. Я раз иду городом,
а он у Казанского собора с нищими стоит.
М и г а ч е в а. С нищими? Вот ведь
дела-то какие!
Ф е т и н ь я. С чего он в такой упадок пришел?
М и г а ч е
в а. Все только руки врозь, матушка. Его в нашей стороне все знают; у него здесь
свой дом был, лошади хорошие. Служил он в каком-то суде секлетарем, ну, и
отставили его за взятки, что уж очень грабил. Анна Тихоновна сказывала, что и
стал он с той поры сумлеваться, как ему жить без дохода. Продал дом, лошадей,
стал деньги в проценты отдавать. И зажили мы, говорит, день ото дня хуже:
переехали в одну комнатку, прислугу всю он распустил, а там уж и кухарку сослал.
И пришлось Анне Тихоновне самой и кушанье готовить, и за водой ходить. А потом и
совсем, говорит, дома стряпать перестали, купим что-нибудь в лавочке и поедим, а
когда и так просидим. А теперь вот к нам в соседство перебрались; дом-то этот
еще с француза в тяжбе находится, так с тех пор без починки и без всякого
призрения и стоит; так Михея Михеича задаром пустили, чтоб он только на дворе
присматривал, кирпичи подбирал да в кучку складывал.
Ф е т и н ь я. Что мы
живем! Мы от жиру и бога-то забыли, а ты попробуй, вот так поживи.
М и г а ч
е в а. Ну, старуха-то уж притерпелась, а каково девушке-то?
Ф е т и н ь я. Да
откуда она у них взялась, скажи ты мне на милость!
М и г а ч е в а. Она Михею
племянница родная, сиротка. Как случилась с ним беда, погнали его со службы, ее
и взяла крестная мать, барыня богатая.
Ф е т и н ь я. Богатая?
М и г а ч е
в а. Богатая. И воспитывала ее с дочерьми своими в полном достатке. Вот как
выросла эта Настенька, и возненавидела ее барыня за красоту, что на Настеньку
все прельщаются, а на ее дочерей нет, и прогнала ее без всякого награждения. А
прежде обещала замуж ее выдать. Да мне Анна Тихоновна сказывала, что у Настеньки
уж и жених был, молодой человек, хорошего роду. Приехала Настенька в эту конуру
разряженная, в перчатках... И сесть-то боится, и дотронуться-то до всего ей
гадко... Всплеснет, всплеснет вот так руками, за голову ухватится да и упадет
без памяти. Больна с месяц лежала, насилу оправилась. Ну, разумеется, девушка
избалованная, и кофейку, и чайку, того, другого, вот тетка-то все ее платьица,
колечки, сережки и продавала; за бесценок шло, даже жалость смотреть. А теперь,
уж видно, не до чаю, и хлеб-то им стал в диковинку.
Крутицкий показывается на крыльце. Вот старый куда-то
собрался, из дому выполз.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мигачева, Фетинья, Крутицкий. К р у
т и ц к и й (в полурастворенную дверь). Ты, смотри, никуда не смей! Боже тебя
сохрани! Скучно дома, ну, выдь на крылечко, посиди. А с крыльца ни шагу, слышишь
ты! А? Что? Ну, хорошо. Так ты... того... сядь тут! Я ведь скоро, я бегом.
М
и г а ч е в а. Здравствуйте, Михей Михеич!
К р у т и ц к и й. Здравствуйте!
(Кланяется и хочет идти.)
М и г а ч е в а. Что это вы, Михей Михеич, в
шинели?
К р у т и ц к и й. Что тебе шинель! Что тебе шинель! Не твоя
шинель.
М и г а ч е в а. Да жарко.
К р у т и ц к и й. Кому жарко, а мне не
жарко, я старичок. (Подходит к Фетинье и говорит ей тихо.) Оставь дома, так ее и
украдут, пожалуй.
Ф е т и н ь я. Ну, уж кому она нужна?
К р у т и ц к и й.
Нет, ты не говори. Шинель хорошая. (Гладит по ворсу.) Это я сшил когда еще на
службе был. Тогда у меня деньги были шальные.
Ф е т и н ь я. Куда ж ты их
дел?
К р у т и ц к и й. Прожили. Без доходу живем; все проживаем, все
проживаем, а доходиков никаких, вот и прожили.
М и г а ч е в а. Мудрено
что-то. По вашей жизни, вам и процентов-то не прожить с вашего капитала.
К р
у т и ц к и й. Какого капитала! А ты почем знаешь, сколько у меня денег было?
Кто тебе сказывал? Кто? Я тебе не сказывал, так ты и не болтай! (Фетинье.) Как
прожил? Много-то было, так не берегли: я шампанское пил. Ты думаешь, на чужие
деньги! На чужие-то я его море выпил, а случалось, бывало, и на свои бутылочку
купишь. По десяти рублей ассигнациями за бутылку платил. В Сибирь меня надо за
это сослать. Вино-то выпил, где оно? Тю-тю. А и денег-то нет. Вот как деньги-то
проживают! Взаймы давал, пропадали; жена у меня не берегла ничего. (Фетинье
почти на ухо.) Жена у меня мотовка. У! мотовка!
Ф е т и н ь я. Не знаю я
ваших делов.
К р у т и ц к и й. Мотовка, мотовка! Я ее любил, я ей дарил,
много дарил. У меня каждый день был доход; ну, бывало, иногда и подаришь ей то
десять, то пять рублей. Береги, Анна! Вот и уберегла. Было мое время, каждый
день все прибывало, все прибывало.
М и г а ч е в а. Ну, как же, я ведь помню;
знала я, все знала.
К р у т и ц к и й. Ничего ты не знала. Что ты могла
знать! Никто не знал; жена - и та не знала. Я возил деньги домой, каждый день
возил; а сколько я взял, с кого я взял, никто не знал. Я злодей был для
просителей, у меня жалости нет, я варвар был.
Ф е т и н ь я. Вот тебя бог-то
и наказал.
К р у т и ц к и й. А других, а других? За что ж меня одного? Все
брали, торговля была, не суд, а торговля. Кто меньше, кто больше, а все-таки
брали. Бывало, товарищи мне говорят: "ты много берешь". А вы, говорю, мало
берете, ну, значит, вы дешевле меня свою совесть продаете. Хе-хе-хе!
М и г а
ч е в а. Эх, Михей Михеич, племянницу-то вы голодом заморили.
К р у т и ц к и
й. Какую племянницу? Чем мы ее заморили? Я к тебе на кухню не хожу, горшков не
нюхаю.
М и г а ч е в а. Конечно, что не мое дело; а со стороны жалко.
К р
у т и ц к и й. Племянницу! Много всякой родни-то на свете! Мы все родня; все от
одного человека. Всякий о себе. Пусть работает, я ей не мешаю.
М и г а ч е в
а. Ну, много ли она выработает, такая барышня воспитанная?
К р у т и ц к и й.
Вот язык-то у тебя без костей, вот уж без костей; так и болтает, так и
болтает.
М и г а ч е в а. Хоть бы вы побаловали ее чем-нибудь, так,
малость.
К р у т и ц к и й. Что ж, малость! Ты вот все болтаешь, сама не
знаешь что; потому что разума у тебя нет. Малость, малость! Ее только избалуешь,
а себя обидишь. Малость дай! Все дай, все дай; а мне кто даст? Всякий для себя.
За что я дам? Как это люди не понимают, что свое, что чужое? Сколько я ни нажил,
все - мое. Пойми ты! Рубль я нажил, так всякая в нем копейка моя. Хочу, проживаю
ее, хочу - любуюсь на нее. Кому нужно свои отдавать? Зачем свои отдавать?
(Отходя.) Все я дай, а мне кто даст? Попрошайки!
М и г а ч е в а. Ну,
заворчала, грыжа старая!
К р у т и ц к и й (возвращаясь). А ты не болтай! Я
не малость, я вот ей за приданым иду.
Ф е т и н ь я. Что ж, ты его в узелке
принесешь, все приданое-то?
К р у т и ц к и й. Нет, не в узелке, а вот здесь.
(Показывает на боковой карман.)
М и г а ч е в а. Батюшки!
К р у т и ц к и
й. Да, вот я что для нее... А ты нюхаешь по горшкам, что едят, болтунья пустая.
(Уходит, ворча.)
Ф е т и н ь я. Пойти в лавочку, никак муж чай пьет.
Елеся показывается из калитки, в халате, с клеткой. Да вот
сын-то, а ты ищешь! (Уходит в лавку.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Мигачева, Елеся. Е л е с я
(поет).
Чижик-пыжик у ворот,
Воробушек маленький.
М и г а ч е в а.
Скажите на милость, а он дома был.
Е л е с я (громче).
Ах, братцы, мало
нас,
Голубчики, немножко.
М и г а ч е в а. У матери такое расстройство
насчет забора, а он песни поет. Погоди ж ты!
Елеся, бросив клетку, убегает в калитку, Мигачева за ним. Входит
Настя; за ней, в нескольких шагах, Баклушин.
ЯВЛЕНИЕ
ШЕСТОЕ
Настя, Баклушин, потом Епишкин. Б а к л у ш и н. Милая девица,
куда же вы так торопитесь?
Н а с т я (быстро оборачиваясь). Стойте, стойте!
Воротитесь, не ходите дальше, умоляю вас!
Б а к л у ш и н. Боже милостивый!
Настасья Сергевна, вы ли это?
Н а с т я (потупляя глаза). Я, я; только вы не
ходите за мной.
Б а к л у ш и н. Что ж вы раньше не остановились, если узнали
меня? Я версты две бегу за вами.
Н а с т я. Я вас не видала, не узнала. Ах,
уйдите, уйдите!
Б а к л у ш и н. Скажите мне, существо прелестное, как вы
попали в эту глушь? Ведь это край Москвы, это - захолустье.
Н а с т я
(обидчиво). Не всем же на Тверской жить; там для всех и места недостанет.
Б а
к л у ш и н. Так вы здесь и живете?
Н а с т я (осматривая себя и конфузясь).
Отчего же вы думаете, что я непременно должна здесь жить?
Б а к л у ш и н. Вы
сами сказали.
Н а с т я. Ах, нет, нет, что вы! Я сюда пришла к знакомым, у
меня есть дело. Вы не верите? Ну, право, право!
Б а к л у ш и н. Ну, не
здесь, так не здесь; к чему же так ажитироваться! А где же, позвольте
узнать?
Н а с т я (потупясь). Зачем вам?
Б а к л у ш и н. Вот мило! Уж не
прятаться ли вы от меня хотите? С какой стати, зачем?
Н а с т я. Я не
прятаться... Ах, право! Я не знаю. Уйдите!
Б а к л у ш и н. Отчего такая
перемена? Нет, вы скажите...
Н а с т я (со вздохом). Что я скажу! Это не от
меня. Мне нельзя... вот...
Б а к л у ш и н. Вы хоть меня-то пожалейте! Ну, за
что, за что? Я все тот же, все так же к вам привязан.
Н а с т я. Все так же?
Правда ли это?
Б а к л у ш и н. Божусь вам!
Н а с т я. Ну, так вот что:
оставьте меня, мне теперь некогда, я вам после...
Б а к л у ш и н. Когда
после? Где я увижу вас?
Н а с т я. Я вам напишу, я знаю ваш адрес. Ступайте!
Ступайте!
Б а к л у ш и н. Вы что-то скрываете от меня. Ну, да бог с вами, я
вам верю. Вы, однако, изменились.
Н а с т я (с испугом). Подурнела? Скажите
пожалуйста, подурнела! Ах, я так и знала.
Б а к л у ш и н. Успокойтесь,
нисколько вы не подурнели; вы только похудели немного.
Епишкин выходит из лавки и садится на складном стуле. Н а с т
я. Что же вы стоите здесь! Мне некогда, я за делом пришла.
Б а к л у ш и н.
Идите за делом, я вас подожду. У меня есть твердое намерение проводить вас до
дому.
Н а с т я. Нет, нет, ни под каким видом. Это невозможно. Я здесь до
ночи останусь. Идите, идите, умоляю вас!
Б а к л у ш и н. Ну, прощайте! Что с
вами делать!
Н а с т я. До свидания. (Дожидается, пока Баклушин уходит за
угол лавки, потом убегает в дом, где живет Крутицкий.)
Б а к л у ш и н
(возвращаясь). Одна, никто ее не провожает, ни человек, ни девушка! Без
перчаток, в таком платье! Странно! тут что-нибудь да кроется. Но во всяком
случае я очень рад, что опять нашел ее; мне без нее не шутя было скучно.
(Епишкину.) Послушайте, почтеннейший!
Е п и ш к и н. Что вам угодно,
сударь?
Б а к л у ш и н. Вы знаете эту девушку?
Е п и ш к и н. Девушку-то?
Я думал, вы про что путное спрашиваете. Не наше это дело. (Смотрит в другую
сторону.)
Б а к л у ш и н. По крайней мере, будьте так добры, скажите мне,
она здесь живет?
Е п и ш к и н (как бы зевая). О-хо-хо! (Показывает рукой, не
глядя.) Вон живет!
Б а к л у ш и н. Покорно вас благодарю.
Е п и ш к и н.
Не за что-с.
Б а к л у ш и н. Можно войти в лавку написать письмо? Я вам
заплачу за бумагу.
Е п и ш к и н. Пожалуйте! Там мальчик вам подаст.
Баклушин входит в лавку. Из калитки дома Мигачевой выбегает
Елеся, растрепанный, в халате и останавливается подле калитки;
из калитки
показывается ухват.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Епишкин, Елеся, потом
Мигачева. Е л е с я. Но оставьте, маменька! Нехорошо! Эх, нехорошо! (Хочет
войти в калитку.)
М и г а ч е в а (показываясь с ухватом). И не подходи, так,
кажется, вот и разражу.
Е п и ш к и н (хохочет). Хорошенько его, Домна
Евсигневна! Хорошенько!
Е л е с я. К чему это, маменька! Ну, к чему это! Вот
уж к вам это не пристало, всегда скажу, что не пристало. Но оставьте же! Вон
барышни смотрят. Ай, ай, ай! А барышни-то смотрят!
М и г а ч е в а (выходя из
калитки). Очень мне нужно, что они смотрят! Я никого знать не хочу.
Е л е с
я. А я-то, маменька, я-то! Меня-то пожалейте, ведь я жених...
М и г а ч е в
а. Ах ты, наказанье ты мое! Посудите только, добрые люди: дома денег ни копейки,
а он чижей ловит да на барышень любуется. Вот я тебя!
Е л е с я. Позвольте,
маменька! Да на что нам много денег? Нам ведь серебряных подков не покупать,
потому у нас и лошадей нет.
М и г а ч е в а. Какие серебряные подковы! Какие
лошади! Двугривенного в доме нет, а он...
Е л е с я. Позвольте! Это верно.
Нам теперь с вами какой-нибудь двугривенный дороже каменного моста.
М и г а ч
е в а. Какой мост? Квартальный давеча страмил, страмил при людях, что забор не
крашен.
Е л е с я. Важное дело! Кабы хитрость какая! А то взять голландской
сажи, - вот и весь состав.
М и г а ч е в а. Когда еще этот твой состав
будет!
Е л е с я. Одна минута.
М и г а ч е в а (ставит ухват у калитки).
Без денег-то? Наказанье...
Е л е с я. Сейчас умом раскину...
М и г а ч е в
а. Каким умом, каким умом? Наказанье ты мое, данное! Дурак ведь ты у меня
круглый, наказанье ты мое.
Е л е с я. Что ж, что дурак, маменька? Видно,
родом так.
М и г а ч е в а. Да отец-то был у тебя умный.
Е л е с я. Я,
маменька, не в отца.
М и г а ч е в а (берет ухват). В мать, что ли? Дурак,
дурак! Непочтительный! Неуважительный! Супротивник ты для всего настоящего, что
по закону требовается.
Е п и ш к и н (хохочет). Учи его, учи!
М и г а ч е
в а. Слышишь, что добрые-то люди говорят, слышишь? Вон из моего дому, вон! Я и
знать тебя не хочу.
Е л е с я. Нет, вы, маменька, такими словами не шутите!
Такие-то слова своему детищу надо осторожно. Вы знаете, можно человека и в тоску
вогнать.
М и г а ч е в а. Ах, скажите пожалуйста, нужно мне очень.
Е л е с
я. А в тоске куда ж человеку? Одно средство - в Москву-реку.
М и г а ч е в а.
Что ты, не грозить ли мне вздумал?
Е л е с я. Не грозить, а прочитают вам в
"Полицейских ведомостях"...
М и г а ч е в а. Какие такие новости
прочитают?
Е л е с я. Найдено тело неизвестного человека...
М и г а ч е в
а. Ишь ведь глупости...
Е л е с я. "Юноша цветущих лет, прекрасной
наружности". И тут же еще добавлено: "так видно, что по неприятностям от
родителев".
М и г а ч е в а (ставя ухват). Скажите пожалуйста, что он
городит! Не рада, что и связалась. Уйди ты от греха с глаз моих! (Идет в
калитку.)
Е п и ш к и н. Домна Евсигневна! Ухват-то захвати!
М и г а ч е в
а. Ах, извините! Я, знаете, по своей горячности, замечталась очень, вот какое
невежество на улицу принесла.
Е п и ш к и н. Нет, ничего, что за невежество!
И ухват свою службу сослужит, как ничего другого под руками нет. Я тоже дома
попросту.
М и г а ч е в а (берет ухват). Ах, право! Вдруг закипит, и сделаюсь
без понятия, даже людей совестно. (Уходит.)
Из лавки выходит Баклушин с письмом.
ЯВЛЕНИЕ
ВОСЬМОЕ
Епишкин, Елеся, Баклушин. Б а к л у ш и н (Епишкину). Я там
заплатил. Покорно вас благодарю. Не можете ли вы передать это письмо?
Е п и ш
к и н (будто не слышит). Чего-с?
Б а к л у ш и н. Передать по адресу.
Е п
и ш к и н. Эх, барин! Борода-то у меня уж поседела.
Б а к л у ш и н. Что мне
за дело до вашей бороды!
Е п и ш к и н. А то и дело, что отдавайте сами.
Ходили тоже и мы по этим самым делам, да уж теперь у меня у самого дочери
двадцать седьмой годочек пошел.
Б а к л у ш и н. По каким "этим делам"?
Е
п и ш к и н. Ну, что уж! Вон парень-то без дела гуляет, пошлите его. Ему все
равно, он у нас не спесив.
Б а к л у ш и н (Елесе). Не можете ли вы доставить
письмо?
Е л е с я. Кому-с?
Б а к л у ш и н. Настасье Сергевне.
Е л е с
я. Барышне-с?
Б а к л у ш и н. Да, барышне.
Е л е с я. Истукарий Лупыч, а
по затылку нашего брата за эти дела не скомандуют?
Е п и ш к и н. Снеси!
Ничего.
Е л е с я. Я снесу, Истукарий Лупыч.
Е п и ш к и н. Снеси! Барин
на чай даст.
Б а к л у ш и н. Разумеется, не даром. (Дает Елесе
двугривенный.) Так отдайте письмо. Эта барышня у кого живет?
Е л е с я. У
тетеньки-с.
Б а к л у ш и н. Чем они занимаются?
Е л е с я. Рубашки берут
шить русские ситцевые на площадь на продажу, по пятачку за штуку.
Б а к л у ш
и н. Что? Может ли быть?
Е л е с я. Так точно-с.
Б а к л у ш и н. Да, вот
что. Так дайте письмо. (Берет письмо назад.) Ну, все равно, снесите! (Отдает
опять и уходит.)
Е л е с я. Я отдам, Истукарий Лупыч. (У двери Крутицкого.)
Получите письмецо! (Подает в дверь и подходит к лавке.)
Е п и ш к и н. А
двугривенный-то тебе годится.
Е л е с я. И вот сейчас, Истукарий Лупыч,
голландской сажи на всю эту сумму, только побольше.
Е п и ш к и н. Поди,
отвесят тебе.
Е л е с я. Вот ведь она, кажется, сажа; а и матери
удовольствие, и квартальному мило. (Уходит в лавку.)
Е п и ш к и н (встает).
Фетинья!
Фетинья выходит из лавки.
ЯВЛЕНИЕ
ДЕВЯТОЕ
Епишкин, Фетинья. Ф е т и н ь я. Что угодно, Истукарий
Лупыч?
Е п и ш к и н. Допреж в нашей стороне смирно было, а теперь
стрекулисты стали похаживать да записочки любовные летают.
Ф е т и н ь я. Что
вы говорите!
Е п и ш к и н. Так точно. Значит, Ларису поскорей замуж
надо.
Ф е т и н ь я. Да, разумеется, надо.
Е п и ш к и н (вздохнув).
Так-то, брат, вот что!
Ф е т и н ь я. Признаться, есть женишишко-то, да не по
ней.
Е п и ш к и н. Ну, да хоть уж плохенький, да только бы с рук скорей. Это
вы только сами себе цену-то высоку ставите, да еще женихов разбираете; а
по-нашему, так вы и хлеба-то не стоите. Коли есть избранники, так и слава богу,
отдавай без разбору! Уж что за товар, коли придачи нужно давать, чтоб взяли
только.
Ф е т и н ь я. Коли вы дочь свою к товару применяете...
Е п и ш к
и н. Товар ли, не товар ли, как хочешь ее поворачивай, все дрянь. (Уходит в
лавку, Фетинья за ним.)
Из лавки выходит Елеся. Лариса, разряженная, гуляет по саду
подле развалившегося забора.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Елеся, Лариса,
потом Фетинья. Е л е с я. Наше почтение-с!
Л а р и с а (постоянно держась
прямо). Здравствуйте! Тиранов моих нет здесь?
Е л е с я. Это вы насчет
родителев-с?
Л а р и с а. Они-то самые мои тираны и есть.
Е л е с я.
Почему же вы так заключаете?
Л а р и с а. Я хочу завсегда у людей на виду
быть, а мне из дому выходу нет. Я, собственно, своего требоваю, чтоб люди меня
видели, потому зачем же я наряды имею.
Е л е с я. Это действительно-с.
Л а
р и с а. Маменька говорит, что я разговору не знаю. Коли хотят, чтоб я знала
разговор, дайте мне настоящих кавалеров. А то как же мне знать разговор, коли я
все сижу одна и сама промежду себя думаю?
Е л е с я. О чем же вы
думаете?
Л а р и с а. Я этого не могу сказать, потому мы с вами довольно
далеки друг от друга. Имеете так близко предмет и сами себя отдаляете.
Е л е
с я. И видит кошка молоко, да рыло коротко. Ежели б я только смел-с... Потому
как я давно чувствую любовь.
Л а р и с а. Может, ваша любовь
бесчувственная.
Е л е с я. Как же может быть бесчувственная, когда вы
харуим.
Л а р и с а. Коли вы так чувствуете, отчего вы ко мне не
подойдете?
Е л е с я. Стало быть, мне к вам в сад поступить?
Л а р и с а.
Поступайте!
Елеся переходит в сад. Фетинья выходит из лавки и садится на
стуле. Вы умеете целоваться?
Е л е с я. Похвастаться против вас не смею; а
так думаю, что занятие немудреное.
Л а р и с а. Поцелуйте меня!
Е л е с я.
Даже очень приятно-с. (Целует Ларису.)
Фетинья прислушивается. Л а р и с а. Нет, вы не умеете.
Е
л е с я. Да нечто б я так-с, только звание мое очень низко, так я
сумлеваюсь.
Л а р и с а. Коль скоро я вам позволяю, вы забудьте ваше звание и
целуйте, не взирая.
Е л е с я. Только за смелостью и дело стало. (Крепко
целует Ларису.)
Фетинья заглядывает в сад. Ф е т и н ь я. О, чтоб вас!
Напугали до смерти. Я думала, что чужой кто. Ведь от Ларисы все станется. А это
ты, мой милый!
Е л е с я (потерявшись). Про-про-валиться здесь на месте, не
нарочно-с. И сам не знаю, как это я! Вот поди ж ты, Фетинья Мироновна, на грех
мастера нет.
Ф е т и н ь я. Ну, с тобой после. Ты только хоть уж молчи-то.
(Ларисе.) А тебе это среди белого-то дня и не совестно! На-ко! На всем на виду!
Солнышко-то во все глаза смотрит...
Л а р и с а. Вам давно сказано, что я не
могу жить против своей натуры. Чего ж еще! Чем же я виновата, когда моя такая
природа? Значит, я все слова ваши оставляю без внимания! (Уходит.)
Ф е т и н
ь я. Что с ней будешь делать! Нет, уж надоело мне в сторожах-то быть.
(Уходит.)
Е л е с я. Вот так раз! Что-то мне теперь будет за это? Чего-то мне
ожидать? Быть бычку на веревочке!
Петрович выходит из лавки.
ЯВЛЕНИЕ
ОДИННАДЦАТОЕ
Елеся, Петрович. Е л е с я. Абвокат, выручай! Попался,
братец!
П е т р о в и ч. В каком художестве?
Е л е с я. Купеческую дочь
поцеловал.
П е т р о в и ч. Дело - казус. Какой гильдии?
Е л е с я.
Третьей.
П е т р о в и ч. Совершенных лет?
Е л е с я. Уж даже и сверх
того.
П е т р о в и ч. По согласию?
Е л е с я. По согласию.
П е т р о в
и ч. Худо дело, да не очень. А где?
Е л е с я. В саду у них.
П е т р о в и
ч. А как ты туда попал?
Е л е с я. Через забор, друг.
П е т р о в и ч.
Шабаш! Пропала твоя голова.
Е л е с я. Ох, не пугай, я и так пуганый.
П е
т р о в и ч. Непоказанная дорога - вот что! Тут с их стороны большая
придирка.
Е л е с я. Придирка?
П е т р о в и ч. Но и с нашей крючок
есть.
Е л е с я. Какой, скажи, друг?
П е т р о в и ч. Ты держись за одно,
что ногами ты стоял на общественной земле.
Е л е с я. На общественной?
П е
т р о в и ч. На общественной. А только губы в сад протянул.
Е л е с я.
Облегчение?
П е т р о в и ч. Большое.
Е л е с я. Спасибо, приятель! Чай за
мной.
Уходят в калитку. Анна Тихоновна и Настя сходят с
крыльца.
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Анна, Настя. Н а с т я. Ах,
тетенька, голубок! Вот бы поймать!
А н н а. Лови, коли тебе хочется. Дитя ты
мое глупое, беда мне с тобой. Не с голубями тебе, а с людьми жить-то
придется.
Н а с т я. Улетел. (Снимает с головы небольшой бумажный платок.)
Ах, этот платок, противный! Сокрушил он меня. Такой дрянной, такой неприличный,
самый мещанский.
А н н а. Что делать-то, Настя! Хорошо, что и такой есть. Как
обойдешься без платка!
Н а с т я. Да, правда. От стыда закрыться нечем.
А
н н а. Ох, Настя, и я прежде стыдилась бедности, а потом и стыд прошел. Вот что
я тебе расскажу: раз, как уж очень-то мы обеднели, подходит зима, - надеть мне
нечего, а бегать в лавочку надо; добежать до лавочки, больше-то мне ходить
некуда. Только, как хочешь, в одном легком платье по морозу, да в лавочке-то
простоишь; прождешь на холоду! Затрепала меня лихорадка. Вот где-то Михей Михеич
и достал солдатскую шинель, старую-расстарую, и говорит мне: "Надень, Аннушка,
как пойдешь со двора! Что тебе дрогнуть!" Я и руками и ногами. Бегаю в одном
платьишке. Побегу бегом, согреться не согреюсь, только задохнусь. Поневоле
остановишься, сердце забьется, дух захватит, а ветер-то тебя так и пронимает.
Вот как-то зло меня взяло; что ж, думаю, пускай смеются, не замерзать же мне в
самом деле, - взяла да и надела солдатскую шинель. Иду, народ посмеивается.
Н
а с т я. Ах, это ужасно, ужасно!
А н н а. А мне нужды нет, замер[з] совсем
стыд-то. И чувствую я, что мне хорошо, руки не ноют, в груди тепло, - и так я
полюбила эту шинель, как точно что живое какое. Не поверишь ты, а это правда.
Точно вот, как я благодарность какую к ней чувствую, что она меня согрела.
Н
а с т я. Что вы говорите, боже мой!
А н н а. Вот тут-то я и увидела, что
человеческому-то телу только нужно тепло, что теплу оно радо; а мантилийки там
да разные вырезки и выкройки только наша фантазия.
Н а с т я. Тетенька, ведь
вы старуха, а я-то, я-то! Я ведь молода. Да я лучше... Господи!
А н н а. А
вот погоди, нужда-то подойдет.
Н а с т я. Да подошла уж. Уж чего еще! я
последнее платье заложила, вот уж я в каком платке хожу. А давеча, тетенька,
побежала я в ту улицу, где Модест Григорьич живет, хожу мимо его дома, думаю:
"Неужто он меня совсем забыл!" Вот, думаю, как бы он увидел меня из окна или
попался навстречу; а про платок-то и забыла. Да как вспомнила, что он на мне
надет, нет уж, думаю, лучше сквозь землю провалиться, чем с Модестом Григорьичем
встретиться. Оглянулась назад, а он тут и был; пустилась я чуть не бегом и ног
под собой не слышу. Оглянусь, оглянусь, а он все за мной. Платок-то, платок-то,
тетенька, жжет мне шею, хоть бы бросить его куда-нибудь. А потом взглянула на
башмаки. Ах!
А н н а. Ну вот, видела ты, наконец, своего Модеста
Григорьича?
Н а с т я. Да, видела. Думала, что, бог знает, как обрадуюсь, а
только испугалась да сконфузилась.
А н н а. Кто он такой, скажи ты мне!
Н
а с т я. Да я не знаю.
А н н а. Вот хорошо! Хотела замуж идти, а за кого - не
знаешь.
Н а с т я. Да он милый такой.
А н н а. Все ж таки хоть звание-то
его знать надо.
Н а с т я. Как это? Вот который с портфелем все ходит.
А н
н а. Чиновник?
Н а с т я. Так, кажется.
А н н а. И он хотел жениться на
тебе?
Н а с т я. Да. Маменька крестная хотела приданое дать.
А н н а. Он
тебя любит?
Н а с т я. Ох! Очень, очень любит.
А н н а. Ты почем это
знаешь?
Н а с т я. Как же мне не знать! Он мне, бывало, в уголке потихоньку
каждый день про свою любовь говорил.
А н н а. Только про любовь?
Н а с т
я. Да. У маменьки крестной ни о чем другом в доме и разговору не было. Только
про любовь и говорили, - и гости все, и она сама, и дочери.
А н н а. Можно
богатым-то про любовь разговаривать, им делать-то нечего.
Н а с т я. Ах, как
жаль, что у меня денег нет.
А н н а. Ну, а если б были, что ж бы ты
сделала?
Н а с т я. Вот что: наняла бы хорошенькую квартирку, маленькую,
маленькую, только чистенькую; самоварчик завела бы, маленький, хорошенький. Вот
зашел бы Модест Григорьич, стала бы я его чаем поить, сухарей, печенья купила
бы.
А н н а. Ну, а дальше что?
Н а с т я. Дальше - ничего. Ах, тетенька,
вы представить себе не можете, какое это наслаждение - принимать у себя любимого
человека, а особенно наливать ему чай сладкий, хороший! Вот он пишет, что нынче
же придет к нам. Что мне делать, уж я и не знаю.
А н н а. Помилуй, до гостей
ли нам.
Н а с т я. Дяденька идет.
Анна и Настя быстро уходят в дом. Крутицкий проходит за ними, не
останавливаясь.
Мигачева выбегает из своей калитки, за ней выходят Елеся и
Петрович. Фетинья выходит из лавки.
ЯВЛЕНИЕ
ТРИНАДЦАТОЕ
Мигачева, Елеся, Петрович, Фетинья, потом Крутицкий, Анна,
Настя. М и г а ч е в а. Пришел, матушка, пришел. Что-то он принес - вот
любопытно.
Ф е т и н ь я. Потерпи, узнаем. Куда торопиться-то!
М и г а ч е
в а. Каково терпеть-то! Неужли он в самом деле деньги принес.
П е т р о в и
ч. Кто ж его знает; человек темный, аред как есть.
Е л е с я. Алхимик.
М и
г а ч е в а (подбегая к окну). Бранятся что-то.
Выходят из дома Крутицкий, Анна, Настя. К р у т и ц к и й.
Идите, говорю вам! Идите! Вот тебе приданое! Вот, на! (Дает Насте бумагу.)
Н
а с т я. Нет, нет, ни за что! Лучше я с голоду умру, сейчас с голоду умру!
К
р у т и ц к и й. Ну, умирай, умирай! Только уж на дядю не жалуйся! Тебе стыдно у
богатых просить, стыдно? А не стыдно у дяди кусок хлеба отнимать? Я сам нищий. У
нищего тебе отнимать не стыдно?
А н н а (берет у Насти бумагу). Михей Михеич,
побойся ты бога! Что ты с нами делаешь?
К р у т и ц к и й (Фетинье). Вот они
какие! Вот они какие! Они глупые. Я им хлеб достал, хлопотал для них, а они
упрямятся. Отец родной того для нее не сделает, а она бранится. Да вот, все меня
бранят; а ведь я им... знаете что?
Ф е т и н ь я. Что же за сокровище ты
добыл?
К р у т и ц к и й. Да, сокровище. Верно ты говоришь, сокровище. Я им
свидетельство достал на бедную невесту. Вот я что! И священник подписал, и
староста церковный подписал.
М и г а ч е в а. Ах, ах, ах!
К р у т и ц к и
й. Пойдут по городу, по лавкам, что денег-то наберут! Какой доход! Счастье ведь
это, счастье!
Ф е т и н ь я. Да, счастье... на мосту с чашкой.
М и г а ч е
в а (подбегая к Анне). Позвольте бумажку, полюбопытствовать!
А н н а (подавая
бумагу). Да на что вам? Ведь вы читать не умеете.
М и г а ч е в а. Все-таки
интересно, помилуйте! (Рассматривая бумагу.) Ах, ах! Ну, вот, уж чего вам
лучше!
П е т р о в и ч. Постой ты! Подай сюда! (Берет бумагу.) Что ты
смыслишь! (Просматривает бумагу, потом щелкает по ней пальцем.) Верно! Ничего,
идите смело! По этой бумаге ходите смело. (Отдает Анне бумагу.)
Н а с т я.
Что ж, очень это стыдно?
М и г а ч е в а. Да таки порядочно. Как начнут
страмить, так только держись, особливо приказчики.
Е л е с я (смеется).
Приказчики? Приказчики проберут.
Н а с т я. А много денег собрать можно?
М
и г а ч е в а. Счастьем ведь это. Кто рублик даст, кто просто поклонится да
рукой махнет, значит - проходи мимо; кто насмеется вволю; а добрые люди
попадаются - и по десяти и по двадцати рублей дают.
Н а с т я. Тетенька, мне
очень нужны деньги.
Ф е т и н ь я. Ступайте! Кому ж не мило даром-то деньги
брать! Случалось, что рублей и по сту набирали, особенно если девушка повидней
да на всякий разговор нестыдлива.
К р у т и ц к и й. Какой доход! Какие
деньги! Вот что я вам! Вот что!
Н а с т я. А мне деньги очень нужны. Уж как
мне нужны сегодня деньги! Уж пойдемте, тетенька, что ж делать! Ах, несчастная я,
несчастная. (Плачет.)
А н н а (тихо Насте). Ну, ничего! Ну, не плачь! Вот
можно будет...
Крутицкий прислушивается. ...платье выкупить и платочек
купить хорошенький.
К р у т и ц к и й (отводя Анну к стороне). Что ты,
безумная! Что ты говоришь! Какие платочки? Еще не видя денег, да уж мотать
задумала? Мотовка, мотовка! Ты ей и не показывай, что тебе дадут, ты все мне
неси! И боже тебя сохрани!
А н н а. Она, благородная девушка, за деньги-то
такой стыд принимать будет, а мы у нее их отнимем.
К р у т и ц к и й. Что ее
жалеть-то! не родная дочь. А ты, что покрупней-то, и зажми в руке-то, и зажми!
Жаль тебе ее? О, мотовка! (Злобно.) Анна, если я узнаю, что у тебя были в руках
большие деньги, да ты их из рук выпустила...
А н н а. Что ты при людях-то,
Михей Михеич!
К р у т и ц к и й. В петлю тебя, в петлю!
Ф е т и н ь я. Вот
вы бы и шли; самое время теперь, все купцы в городе.
А н н а. Пойдем,
Настенька.
М и г а ч е в а. Да постойте! Как вы пойдете? На все нужно порядок
знать. Вы, Анна Тихоновна, вперед идите; а вы, Настенька, так шага три сзади,
так и идите. Платочком-то поприкройтесь для скромности. А если кто захочет на
вас полюбопытствовать, поманит вас, вы и подойдите и платочек откройте. Ну,
идите в добрый час.
Ф е т и н ь я. Постойте! Как вы бумагу-то держите? Так
ведь нехорошо. Все ведь это надо знать, коли уж пошли за таким делом. Надо в
чистый платок завернуть. Нет у вас? Вот возьмите мой, только назад принесите, а
то вы, пожалуй... (Завертывает бумагу в платок.) Да вот так, против груди и
держите! (Отдает бумагу.) Вот так, вот! Ну, и ступайте! Дай бог
счастливо.
Анна и Настя медленно уходят. М и г а ч е в а (Елесе). Елеся,
Елеся, погляди! Ведут ее, бедную, как овечку. Ах, как интересно!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ ЛИЦА:
К р у т и ц к и й.
А н
н а.
Н а с т я.
М и г а ч е в а.
Е л е с я.
Ф е т и н ь я.
Л а р
и с а.
Б а к л у ш и н.
Декорация та же.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Мигачева у
калитки. Фетинья у лавки. Крутицкий сходит с крыльца. Анна за ним. Ф е т и н
ь я. Вернулись, что ли?
М и г а ч е в а. Ох, вернулись.
Ф е т и н ь я.
Принесли что-нибудь?
М и г а ч е в а. Еще не слыхала. Вон Михей Михеич;
спросить бы у него, да боюсь.
К р у т и ц к и й. Кто хозяин-то, кто? Кто у
вас большой-то? Как вы смели купить без позволения? Нынче и хлеб-то дорог, и
хлеб-то надо по праздникам есть, а вы чаю да тряпок накупили. Чай пьют! Вы меня
с ума сведете! Набрал я тебе липового цвета на бульварах, с полфунта насушил,
вот и пейте.
А н н а. Она на свои купила.
К р у т и ц к и й. Какие у нее
свои? Откуда у нее свои? У нее нет своих, все мои, - я ее кормлю. Да ты врешь,
ты затаила деньги, затаила!
А н н а. Не верь, пожалуй, бог с тобой, а я тебе
все отдала.
К р у т и ц к и й. У, мотовка!
М и г а ч е в а. Позвольте,
Михей Михеич, сколько же вам бог да добрые люди...
К р у т и ц к и й. Не
подходи!
М и г а ч е в а. Уж и спросить нельзя! Кажется, не велик секрет! Не
краденые деньги.
К р у т и ц к и й. Отступись, говорю! Что тебе до чужих
денег! Иль ограбить меня хочешь! Меня и так ограбили. (Анне.) Обманули меня! Чаю
захотели! Есть у вас липовый цвет и изюмцу есть немножко, я у бакалейной лавки
подобрал. Он чистый, я его перемыл. А то чай! чего он стоит! Вот я посмотрю,
сколько вы завтра принесете. Я сам с вами пойду.
М и г а ч е в а. Она завтра
не пойдет; что ей за неволя мучиться.
К р у т и ц к и й. Не пойдет - из дому
выгоню, ночью на улицу выгоню. (Уходит.)
Настя выходит на крыльцо с гребенкой в руке, причесывая
голову.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Фетинья, Мигачева, Анна, Настя. Н а
с т я. Что же вы, тетенька! Попросите поскорей у кого-нибудь самоварчик-то. Наш
подать нельзя, он никуда не годится. Мы здесь будем пить чай, под древьями,
здесь хорошо. Я пока приоденусь немножко; я того и жду, что Модест Гпигорьич
придет. (Показывая шелковый платок.) Тетенька, вот платочек-то! Ах, душка, какой
милый!
А н н а. Милый, милый! А ты не забывай, что нам завтра опять
идти.
Н а с т я. Нет, уж завтра я не пойду. Хорошенького понемножку; я и
нынче не знала, ворочусь ли живая. Да вы бы сами-то приоделись.
А н н а. Во
что мне!
Н а с т я. Да хоть немножко! Хлопочите, тетенька, поскорей, скоро
вечерни. (Уходит.)
М и г а ч е в а (подходя к Анне). Ну, матушка Анна
Тихоновна, рассказывайте!
Фетинья подходит медленно и важно. А н н а. Что рассказывать
- дело обыкновенное. Одолжите нам самоварчик.
М и г а ч е в а. После
трудов-то хотите чайку напиться? Это хорошо. Извольте, извольте! Уж я и посуду
свою дам, и столик. Елеся, Елеся!
Выходит Елеся.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Анна, Мигачева,
Фетинья, Елеся. Е л е с я. Что вам, маменька?
М и г а ч е в а. Вынеси
столик сюда и чайник с чашками да поставь самовар. Накрой вон там, у крылечка,
да поскорей поворачивайся!
Е л е с я. Спеши не спеши, а поторапливайся.
(Уходит, напевая "Чижика", и потом в продолжение сцены приносит стол и прибор
чайный.)
М и г а ч е в а. Еще чего не нужно ли? Хоть весь дом возьмите, Анна
Тихоновна, я на это женщина простая, только уж расскажите, не томите!
Измаялась!
А н н а. Да, право, занимательного немного; вот разве один
случай.
М и г а ч е в а. Ах, так и случай с вами был!
А н н а. Заходим мы
в один магазин, в амбар ли, уж не знаю; хозяин такой видный, важный, стоит за
конторкой, что-то пишет. Ну, мы поджидаем, когда он кончит. Он попишет, взглянет
на нас да опять писать примется. Мы стоим, приказчики посмеиваются. Вот он
кончил, кивнул нам головой и указывает рукой на дверь. Я хотела подойти, бумагу
подать: "Знаю, знаю, говорит, мы в эти дела не входим". Я было заговорила, что я
благородная: "Вам, говорит, сказано, кажется; ну, и довольно с вас; мне теперь
некогда, а пожалуйте в другое время". А сам эакричал на парня, который у двери
стоит: "Ты, говорит, что смотришь! Вперед не допускать до меня просящих!" Так мы
со стыдом и вышли. Прошли немного, только глядим, этот купец догоняет нас.
Поклонился так учтиво и стал расспрашивать. Расспросил все подробно и адрес
записал; я, говорит, навещу вас сегодня вечером из городу. Как у меня, говорит,
своих детей нет, то я желаю быть этой девушке благодетелем. И дает мне десять
рублей.
М и г а ч е в а. Однако же это довольно хорошо.
Ф е т и н ь я.
Надо ж куда-нибудь им деньги-то девать.
А н н а. Потом поговорил немножко с
Настенькой, так хорошо, солидно и ей дал пятнадцать.
М и г а ч е в а. Ах,
скажите!
Ф е т и н ь я. Мало ль проказников-то!
А н н а. Еще по мелочи
рублей шесть набрали.
М и г а ч е в а. А ведь, поди, чай, все мужу отдала,
себе ничего не оставила?
А н н а. Конечно, все; как ему не отдать, он из души
вытянет. Настенька истратила кой-что на себя; а рублей пять все-таки у ней он
отнял.
М и г а ч е в а. Теперь уж у него не выпросишь. И всю-то жизнь ты с
ним так маешься?
А н н а. Всю жизнь. Он сначала, еще когда молодой был, точно
пришиб меня чем-нибудь. Жила я с ним вместе, а никогда не знала, есть у него
деньги или нет. Бывало, мне со стороны говорят: "Хорошо твое житье, сколько твой
муж грабит". - "Не знаю, говорю, не вижу у него денег, видно, где-нибудь на
стороне проживает". И после, когда он дом, лошадей и все наше заведение продал,
я у него спрашивала: "Михей Михеич, где ж деньги-то?" - "В долги, говорит,
роздал, в долгах пропали". И точно, был разговор, что он деньги за большие
проценты взаймы давал; только получал ли он их обратно, не знаю. Верите ли,
двадцать пять лет я за ним замужем, а как прежде в его кабинет не смела войти и
не была там ни разу, так и теперь в его каморку глазом заглянуть не смею. Войдет
- запрется и выйдет - на два замка запрет.
Ф е т и н ь я. Только сам себе
свой, а то все чужие. Бывают такие-то идолы.
А н н а. Так я всю жизнь в своих
руках денег и не видала. Извините, что я вас беспокоила насчет самовара. Да вот
вы обещали; так уж не одолжите ли платочка на плечи накинуть?
М и г а ч е в
а. Ничего, что вы! Елеся, подай мой ковровый.
Елеся уходит. Али вы кого ждете? Кажись, гостей-то у вас не
бывало прежде.
А н н а. Какие гости! Настенькин знакомый, молодой человек,
благородный...
М и г а ч е в а. Благородный?
А н н а. Богатый человек,
хорошей фамилии.
М и г а ч е в а. Скажите!
А н н а. Он познакомился с
Настенькой, когда она жила у крестной матери.
М и г а ч е в а. Не он ли
сватался?
А н н а. Он самый. Хочется принять получше; ведь может быть... А
то, сами подумайте, куда нам с ней деваться!
М и г а ч е в а. Конечно,
конечно. Дай бог!
Входит Елеся с платком. Да вон Елеся вам все приготовил и
платок принес.
А н н а (Мигачевой). Благодарю покорно. (Фетинье.) А ваш
платочек извольте.
Ф е т и н ь я. Да ведь завтра, чай, опять потреплетесь,
так понадобится. А мне что за крайность! У меня этой дряни много.
Анна уходит.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мигачева,
Фетинья. М и г а ч е в а. Набрали христа-ради да и закутили.
Ф е т и н ь
я. Я слушаю да только помалчиваю. С чем сообразно: сами милостыню просят, а
жених благородный, видишь ты, хорошей фамилии.
М и г а ч е в а. Да, может, он
не знает их похождениев-то.
Ф е т и н ь я. А вот надо с них форс-то
сшибить.
М и г а ч е в а. Это даже и оченно можно.
Ф е т и н ь я. Мы вот и
с деньгами, да своей Ларисе жениха не найдем, а они нищие, да за благородного
норовят. Каково слушать-то!
М и г а ч е в а. Само собой. Ну, да ведь у нас не
взыщите, мы так одолжим, что чудо.
Ф е т и н ь я. Счастье вот людям! А уж я б
свою, право, и без разбору отдала.
М и г а ч е в а. Куда торопиться-то?
Ф
е т и н ь я. Как ты говоришь! Одно дело, девке удержу нет, а другое, нам зять в
дом нужен. Сам стар, торговля у нас опасная.
М и г а ч е в а. А и выгодна
ваша торговля, нет ее лучше.
Ф е т и н ь я. Еще бы. Само собой, что мы
овощную и погребок только для виду держим; а настоящий наш товар темный.
М и
г а ч е в а. Тут глаз да и глаз нужно.
Ф е т и н ь я. Да и хлопотно. Эти
самые люди приходят к нам на рассвете; ночью-то они на промысле. Ну, старику-то
и тяжело. Кабы зять, так одну ночь сам, а другую зять; да вот нет
избранников.
М и г а ч е в а. Вы об женихах, а я об невестах. Женила б вот
Елесю, да какого лысого беса за него отдадут!
Ф е т и н ь я. Зачем
лысого!
М и г а ч е в а. А то какого же?
Ф е т и н ь я. Нет, он не об
лысом думает.
М и г а ч е в а. О каком же? Где еще ему! Он младенец.
Ф е т
и н ь я. Младенец-то младенец, а по чужим садам лазит.
М и г а ч е в а. Охота
у него.
Ф е т и н ь я. И я говорю, что охота.
М и г а ч е в а. Птиц сетью
накрывает.
Ф е т и н ь я. Не он накрывает, а я его накрыла и с птицей вместе.
Только птица-то большая, больше тебя ростом будет.
М и г а ч е в а. Матушка,
виноваты! Ах, упаду. Ах, он разбойник! Погубил он мою голову.
Ф е т и н ь я.
Не твою, а мою. Узнает Истукарий Лупыч, кого причесывать-то будут? Не тебя, а
меня. Так уж вот что! Вы мне не противны, а сам-то, пожалуй, тоже не прочь. Он
об своей дочери невысокого мнения, а так надо сказать, что и за человека ее не
считает, так много спорить не будет. Конечно, Елеся против нашего звания и
приданого жених низменный; да, видно, уж судьба. Вели ты сыну одеться почище, да
приходите к нам, не мешкая. Какое-нибудь решение нам выдет: либо мне быть битой,
либо нам свадьбу пировать...
М и г а ч е в а (целуя в плечо Фетинью).
Матушка, благодетельница! То-то мне нынче во сне-то...
Ф е т и н ь я. Ну, да
уж и я сон-то...
М и г а ч е в а. Чему быть-то, так уж, видно...
Ф е т и н
ь я. Да вот, на грех-то мастера нет. Прощай покуда! Приходите скорей, пока сам
дома.
М и г а ч е в а. Прощайте, приятная моя! Мы мигом.
Входят Елеся с самоваром, Анна и Настя. Фетинья уходит в
лавку.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Анна, Настя, Мигачева, Елеся. Е л е с
я. Кипит.
М и г а ч е в а. Брось скорей! Поди, чисти сертук; в гости
зовут.
Е л е с я. Везде поспею. (Уходит в калитку, Мигачева за ним.)
Н а с
т я. Он писал, что ровно в четыре часа...
А н н а. А к вечерне уж
звонили.
Н а с т я. Что я с ним буду говорить? У меня в голове все
перепуталось. Мне хочется и плакать и смеяться. Я готова прыгать и хлопать в
ладошки, как глупый ребенок в большой праздник; а что мне нужно, мне того не
выговорить.
А н н а. Мы прежде послушаем, что он скажет.
Н а с т я.
Тетенька, вы шаль-то вот так. (Поправляет платок на тетке.) Да пожалуйста, как
можно поделикатней!
А н н а. Ну, уж как умею. Лгать-то я не мастерица.
Н а
с т я. Нам бы как-нибудь, тетенька, припрятать свою бедность-то, чтоб не очень
уж сразу-то.
А н н а. Постараюсь.
Н а с т я. Тетенька, он идет.
А н н
а. Поди, встреть его.
Входит Баклушин.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Анна, Настя,
Баклушин. Н а с т я. Вы-таки пришли. Ну, уж нечего с вами делать! Милости
просим. Пожалуйте сюда!
Б а к л у ш и н. Куда же?
Н а с т я. А вот сюда,
под деревья. Здесь лучше, чем в комнатах.
Б а к л у ш и н. Как? На улице? Это
довольно оригинально.
Н а с т я (представляя Баклушина). Модест Григорьич
Баклушин! Тетушка моя, Анна Тихоновна.
Баклушин кланяется. А н н а. Садиться не угодно ли?
Баклушин садится. Н а с т я (наливая стакан чаю). Не
прикажете ли чаю?
Б а к л у ш и н. Покорно вас благодарю. (Берет
стакан.)
Н а с т я. Не знаю, хорошо ли я хозяйничаю. Право, так неожиданно.
Сладко ли я вам налила?
Б а к л у ш и н. Превосходно. Отличный чай, отличные
сухарики.
Н а с т я. Ах, нынче и погода какая! И все так... Не угодно ли вам
еще?
Б а к л у ш и н. Позвольте. (Подает стакан.)
Н а с т я (наливая). Ах,
как мне весело, что мой чай вам нравится. Мне так это приятно слышать от вас.
(Подает стакан.) Не правда ли, у нас хорошо? Мы живем конечно, небогато, но зато
тихо, покойно. Мне, право, здесь так весело.
Входит Елеся в жилете с сертуком в руках.
ЯВЛЕНИЕ
СЕДЬМОЕ
Анна, Настя, Баклушин, Елеся, потом Мигачева. Н а с т я. Никто
нас не трогает, никто нам не мешает.
Е л е с я (вешает сертук на дереве подле
стола и начинает чистить).
Чижик-пыжик у ворот,
Воробушек маленький.
Н
а с т я (сконфузившись). Конечно, соседи у нас люди простые. (Елесе.) Елеся, вы
бы дома сертук-то чистили. (Баклушину.) Но все нас так уважают.
Е л е с я.
Очень нужно дома-то пылить.
Н а с т я (почти сквозь слезы). А на нас-то зачем
пылите! Отойдите по крайней мере.
Е л е с я. Ничего-с, кушайте чай, вы мне не
мешаете.
Б а к л у ш и н. А он чудак порядочный!
Н а с т я. Не обращайте
на него внимания, он малоумный.
Е л е с я. Уж и сертучок, Настасья Сергевна.
(Надевает сертук.)
Н а с т я. Оставьте меня!
Е л е с я. Да вы поглядите!
(Поворачивается кругом.) Красота! Великонек немножко, да не перешивать же! Авось
вырасту; что доброе-то портить!
Входит Мигачева, принарядившись очень пестро и без вкуса. Б а
к л у ш и н. Это что за явление?
Н а с т я. Это его мать! Она очень хорошая
женщина! Учтивая, обязательная.
М и г а ч е в а (Елесе). Скоро ль ты, чучело
гороховое?
Е л е с я. Готов. Совсем Максим, и шапка с ним.
М и г а ч е в а
(проходя мимо Насти). Чай да сахар всей компании. Ох, не очень ли важно вы
расселись-то. (Уходит в сад, Елеся за ней.)
Н а с т я (сквозь слезы). Это
ужасно! Я не знаю, за что они нынче все обижают меня. А все-таки здесь
хорошо.
Б а к л у ш и н. Нет, Настасья Сергевна, не утешайте себя, вам здесь
нехорошо. Напрасно вы оставили вашу крестную маменьку.
Н а с т я. Разве я
сама ее оставила! Она начала меня упрекать: "Что ты все хорошеешь!" Ну, а что же
мне делать! Я не виновата. Стала меня одевать похуже, а я все-таки лучше ее
дочерей. Рассердилась за это да и прогнала меня.
Б а к л у ш и н. Да, так вот
что! Ну, теперь для меня дело ясно.
А н н а. Да, ни за что обидели девушку.
Да и нам-то какая тягость! Мы и сами-то с куска на кусок перебиваемся, а тут еще
ее нам на шею спихнули.
Н а с т я (с упреком ). Тетенька!
А н н а. Что,
Настенька, скрываться-то, коли он тебе знакомый! Пусть уж все узнает. Кабы с рук
ее сбыть, вот бы перекреститься можно.
Б а к л у ш и н. Сбыть! Точно вещь
какую. А куда же сбыть ее вы думаете?
А н н а. Кроме как замуж, куда ж она
годится! Ничего она не знает, ничего не умеет.
Б а к л у ш и н. Неприятное
положение! Надо подумать об этом серьезно. Что же вы делаете?
Н а с т я. Так,
кой-что.
Б а к л у ш и н. Не кой-что, вам надо трудиться! Вы хоть бы уроки
давали.
Н а с т я. Чему? Я сама ничего не знаю. Вы видели, как меня
воспитывали. Меня учили только тешить гостей, чтоб все смеялись каждому моему
слову; меня учили быть милой да наивной; ну, я и старалась.
Б а к л у ш и н.
Да. правда. Ну, так вот что: сами учитесь! Да учитесь прилежней.
А н н а.
Оно, точно, хорошо; только, пока учишься, надо кушать что-нибудь.
Б а к л у ш
и н. И то правда.
А н н а. Богатые думают об ученье, а бедные о том, чтоб
только живу быть.
Н а с т я. Постойте, погодите, тетенька! Дайте нам
поговорить. (Отходит к стороне и манит Баклушина.) Подите сюда на
минуточку!
Б а к л у ш и н (подходя). Что вам угодно?
Н а с т я. Можно вас
об одном спросить?
Б а к л у ш и н. Спрашивайте, что хотите!
Н а с т я
(тихо). Вы меня любите по-прежнему?
Б а к л у ш и н. Больше прежнего.
Н а
с т я. Ах, как это хорошо!
Б а к л у ш и н. А вы?
Н а с т я. Про меня-то
что и говорить! Кого ж мне и любить, как не вас? Так смотрите же!
Б а к л у ш
и н. Что смотреть-то?
Н а с т я. Не обманите меня.
Б а к л у ш и н. В чем?
Я вам ничего не обещал.
Н а с т я. Вы обещали меня любить, а это мне дороже
всего.
Б а к л у ш и н. Если я вам так дорог, отчего же вы давеча не хотели
сказать мне своей квартиры?
Подходят к столу. Н а с т я. Я боялась, что вы войдете к нам,
увидите нашу бедность и разлюбите меня. (Плачет.)
Б а к л у ш и н. А
плакать-то об чем?
Н а с т я. Мне стыдно.
Б а к л у ш и н. А зачем же
стыдиться бедности?
А н н а. А то чего же стыдиться-то! Есть ли что еще хуже,
обидней бедности, ообенно для молодой девушки?
Б а к л у ш и н. Мало ль что
есть хуже бедности!
А н н а. Вы посмотрите хорошенько на людей-то! Многие ль
стыдятся того, что хуже-то, а бедности-то всякий стыдится. Вы сами бедности не
знаете, оттого не по-людски и судите.
Н а с т я. Оставьте, тетенька, этот
разговор. Вы опять за то же. Я так счастлива, что Модест Григорьич у меня в
гостях! Можно нам теперь хоть ненадолго и забыть про свое горе.
Б а к л у ш и
н. Вот теперь вы очень мило рассуждаете. Позвольте за это поцеловать вашу
руку!
Н а с т я. Ах, извольте, извольте!
Выходят из саду Фетинья, Мигачева, Лариса и
Елеся.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Анна, Настя, Баклушин, Фетинья,
Мигачева, Лариса и Елеся. Ф е т и н ь я. Ишь, блаженствуют! Ну, не обида
это?
М и г а ч е в а. А вот я сейчас осажу их. (Подходит к столу.) Уж вы
очень проклажаетесь за чужим-то самоваром. Нам самим нужно, у нас тоже гости;
они хоть и не благородные, а пожалуй, что и почище будут. Бери, Елеся!
Елеся берет самовар и уносит. Н а с т я. Что с вами? За что
вы нас обижаете?
М и г а ч е в а. Уж не взыщите! За свою собственность всегда
могу.
Н а с т я. Нам он был уж не нужен, мы бы и сами вам отдали.
М и г а
ч е в а. Ну, еще когда вас дождешься, а так-то лучше. Да и платок-то бы отдали.
Что щеголять-то в чужом.
А н н а (отдавая платок). Возьмите!
Н а с т я.
Ах, какой стыд, какой стыд!
Л а р и с а (подходя к Насте). Здравствуйте,
Настенька!
Н а с т я (отворачиваясь). Здравствуйте!
Л а р и с а. Это ваш
жених? Даже очень недурен.
Н а с т я. Какой жених! У меня нет жениха.
Л а
р и с а. Ах, напрасно. Вы не должны от нас скрываться, формально все доказывает,
что этот самый и есть ваш жених.
Н а с т я. Оставьте вы меня!
Л а р и с а.
Коль скоро вы ходите по лавкам собирать на приданое и даже бумагу для этого
выправили, как же вы можете быть без жениха? Потому вы не должны народ
обманывать.
Н а с т я. Ах, ах! (Закрывает лицо руками.)
Л а р и с а. А
вдруг и мы хотим дать вам рубль серебра и говорим: "Окажите нам вашего жениха
для видимости. Может, с вашей стороны обман!" (Отходит к Фетинье.)
Настя стоит как убитая. Ф е т и н ь я. Ай да Лариса! Она,
нет-нет, да и скажет словцо!
Л а р и с а. Что ж, вы воображаете, что я совсем
без образования? Но как много вы о своем дитя ошибаетесь. (Важно уходит в
калитку, Фетинья и Мигачева за нею.)
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Баклушин, Анна, Настя. Б а к л у ш и
н. Что это значит? Куда я попал?
Н а с т я (складывая руки и умоляющим
голосом). Простите меня!
А н н а (берет ее за руку). Полно ты, полно! Что за
оправдания! Ну, пошли, так и пошли. Надо чем-нибудь кормиться.
Б а к л у ш и
н. Можно ли, можно ли? У меня руки опускаются. Что мне думать о вас?
Н а с т
я. Вы меня разлюбите?
А н н а. Да что за беда такая! Дядя и свидетельство
достал и приказал ей идти, потому что кормить лишнего человека нам нечем, - мы
сами часто не евши с сидим. Вот и все. Она не смела не идти.
Б а к л у ш и н.
Вы говорили, что для молодой девушки ничего нет хуже, обидней бедности. Просить,
побираться, милостивая государыня, вот что хуже бедности.
А н н а. Это не
хуже бедности, милостивый государь, это самая бедность-то есть. Сначала просить,
потом воровать...
Б а к л у ш и н. Что за ужасы! Что вы ее пугаете! Вам еще
далеко до крайности, вы пьете хороший чай.
Н а с т я. Ах, этот чай! Вся и
беда-то от него. Послушайте! Вы писали, что придете ко мне, а у меня решительно
ничего не было, нечего и заложить; а мне хотелось вас чаем напоить, вот я и
пошла. Я не знала, что это так дурно.
Б а к л у ш и н. Так вы это для меня?
Благодарю вас. Но вот что, Настасья Сергевна: коли денег нет, так работать надо,
работать, а не милостыню просить.
А н н а. А вы думаете, мы сложа руки сидим?
Мы чуть не ослепли от работы. Да что стоит наша работа, когда мы ничего не
умеем. Мы на хлеб не вырабатываем.
Б а к л у ш и н. По-моему, уж лучше в
горничные идти.
Н а с т я. Тетенька, вон что говорят. Найдите мне место, я
пойду в горничные.
А н н а. Мало ль что говорят, а ты слушай всех. Где тебя
держать будут? Тебе рубля в месяц не дадут. Ты и утюга-то в руки взять не
умеешь. (Баклушину.) Вы видите наше положение, вы ее любите; вот вам бы и помочь
бедной девушке.
Б а к л у ш и н. Чем же я могу?
А н н а. Ведь вы
холостой?
Б а к л у ш и н. Холостой.
А н н а. Женитесь!
Н а с т я.
Тетенька, перестаньте.
А н н а. Что за церемонии! Спасите ее, ведь
погибнет.
Н а с т я (с испугом). Тетенька, разве я погибну?
А н н а.
Погибнешь, душа моя. Не ты первая, не ты последняя.
Н а с т я. Ах, как
страшно! (Баклушину.) Так спасите меня!
Б а к л у ш и н. Ангел мой, я люблю
вас, но жениться было бы безумие с моей стороны. У меня ничего нет. Жалованья
мне только хватает на платье, да и то я чуть не всем портным в Москве должен. Я
сам ищу богатой невесты, чтоб поправить свои дела.
А н н а. Да, вот что?
Н
а с т я. Хорошо же вы меня любите!
Б а к л у ш и н. Вас-то я люблю
очень.
Н а с т я. А себя больше?
Б а к л у ш и н. Немножко больше.
Н а
с т я. Бог с вами! (Отворачивается и плачет.)
Б а к л у ш и н (берет ее за
руку). Ну, перестаньте, Настасья Сергевна! Настенька! Ну, рассмейтесь! Ну,
агунюшки, дитя мое милое! Ну, какой я муж? Я ведь шалопай совершеннейший. Ну,
рассмейтесь!
Настя улыбается. А н н а. А, так вы шалопай? Да, я вижу. Ну,
а нам не до шутовства! Мне слушать больно. У нас забота о насущном хлебе, а вы
хотите смешить нас! Ей не агунюшки нужны! Ей нужен теплый угол да кусок хлеба.
Вот подойдет осень, этому ребенку и надеть-то нечего, и кушать-то нечего, и
жить-то негде. Если дядя и не погонит, так она в нашей сырой конуре умрет через
неделю. Мы на вас надеялись: она, бедная, последние деньжонки истратила, чтоб
принять вас поприличнее.
Б а к л у ш и н. Я бы рад всей душой помочь Настасье
Сергевне, но у меня есть одно ужасное обстоятельство, которое связывает мне
руки. Ах, если б вы знали!
А н н а. Разговор короток. Ей помощь нужна
настоящая, а вы, как я вижу, ровно ничем ей помочь не можете.
Б а к л у ш и
н. Отчего же ничем? Дружеским участием, советом.
А н н а. Отчего это богатым
никто ничего не советует, а все только бедным? Как будто у бедных уж и ума нет.
У нас, бедных, только денег нет, а ум такой же, как и у вас. Что нынче за свет
такой! С наставлением набивается всякий, а денег никто не дает.
Б а к л у ш и
н. Где мне взять денег! Мне самому не хватает. Разве малость какую-нибудь!
А
н н а. Да хоть и малость, все-таки ей помощь. У ней ведь уж чисто ничего.
Н а
с т я. Тетенька, я от него не возьму ни за что.
А н н а. Ты не возьмешь, я
возьму. Коли теперь с вами нет, занесите как-нибудь. Доброе дело сделаете.
Б
а к л у ш и н. Непременно занесу, непременно. Ох, этот ростовщик проклятый,
опутал он меня по рукам и по ногам. А я, знаете ли что, я все-таки подумаю;
может быть, ведь...
А н н а. Подумайте! Душу-то ее пожалейте! А то ведь я...
уж там суди меня бог! Я с голоду умереть ей не дам. Я знаю, что такое
голод.
Б а к л у ш и н. Прощайте, мой милый ребенок. Я вот что, я к вам
сегодня же зайду.
Н а с т я. Приходите!
Баклушин раскланивается и уходит.
ЯВЛЕНИЕ
ДЕСЯТОЕ
Анна, Настя. А н н а. Ну, видела я теперь твоего знакомого
довольно хорошо. Надо бы тебя поругать хорошенько, да уж и жалко.
Н а с т я.
За что?
А н н а. Истратила ты свои последние деньжонки, а что толку!
Послушай-ко ты меня! Выкинь ты его из головы вон.
Н а с т я. Да ведь он
сказал, что еще подумает.
А н н а. Ну, да, как же! Будет он думать, нужно ему
очень! А коли и будет, так ничего не выдумает. Ему бы только болтать о пустяках,
вот его дело. Много таких-то по Москве бегает, да не очень-то они нам нужны. Мы
иной день не евши сидим, а он придет с разговорами только оскомину набивать. И
не надо его, и бог с ним.
Н а с т я. Ах, не прогнать же его!
А н н а.
Отчего ж не прогнать; и прогоним. Вот он нынче придет; я тебя научу тогда, что
ему сказать. Поверь, что он больше и не заглянет к нам. Да и хорошо бы. Какая от
него польза? На что он нам? Сбивать тебя с толку? Так у тебя и то его немного. А
тебе, душа моя, пора самой думать о себе, да, ох, думать-то хорошенько.
Ребячество твое кончилось, миновалось.
Н а с т я. Я знаю, что оно
миновалось.
А н н а. Нет, плохо знаешь! Все еще ты ребячишься. А ребячиться
тебе уж не то что стыдно, а как-то зазорно глядеть-то на тебя. Богатая девушка
прыгает, так ничего, весело; а бедная скачет, как коза, так уж очень обидно на
нее. Что было, то прошло, того не воротишь; а впереди для тебя - нечего мне
скрывать-то - и сама ты видишь, ничего хорошего нет. Жить с нами в нищете, в
холоде, в голоде тебе нельзя. И остается тебе...
Н а с т я. Что мне
остается?
А н н а. Что тебе остается-то? Бедная ты, бедная! Лучше бы всего
тебе теперь...
Н а с т я. Что, тетенька?
А н н а. Что? Умереть, вот
что.
Н а с т я. Ах, умереть...
А н н а. Да. Я об тебе и плакать бы не
стала. В могилку-то тебя как в постельку бы положила.
Н а с т я. Страшно,
тетенька! (С криком.) Ах, страшно, страшно! Холодно. Повезут меня на этих черных
дрогах... такие страшные! Лежать в могиле, а все живут!.. Мне жить хочется, я
такая молоденькая.
А н н а. Ох, жить! Да ведь уж нечего делать! Бог смерти не
дает, так, видно, жить надобно. Только я уж тебе сказала, что жить так, как мы
живем, тебе нельзя. Да и что за напасть! Ты такая хорошенькая, тебе можно жить и
лучше.
Н а с т я. А как же?
А н н а. А вот в сумерки придет купец...
Дело-то ясное; я давеча тебе всего не сказала, что он со мной говорил.
Н а с
т я (закрывая лицо руками). Ах, ах! Нехорошо!
А н н а. Да, нехорошо. Что
дурное хвалить! А где ж взять для тебя хорошего-то? Тебе его в жизни и не
дождаться никогда. Уж худого-то не минуешь. Так из худого-то надо выбирать, что
получше.
Н а с т я. Дайте мне подумать.
А н н а. Думай, Настенька, думай,
душа моя, хорошенько. Хуже всего, коли руки опустишь. Затянешься в нашу
нищенскую жизнь, беда! Думай теперь, пока еще в тебе чувства-то не замерли, а то
и солдатской шинели будешь рада.
Н а с т я. Ай, что вы! Нет, нет!
А н н а.
Ходить по домам побираться, то кусочек сахарцу занять, то огарочек свечки;
подбирать на чужих дворах щепочки, чтоб вскипятить горшок пустых щей...
Н а с
т я. Ах нет, нет! Не говорите, замолчите! (Подумав.) Тетенька!
А н н а. Что,
душа моя?
Н а с т я. А много девушек умирают... от бедности, от горя?
А н
н а. Довольно-таки.
Н а с т я. А много и таких...
А н н а. Каких?
Н а с
т я. Ах, как стыдно!
А н н а. Ох, много, много!
Н а с т я. И все смеются
над ними, презирают, обижают их... бедных?
А н н а. Есть, кто и пожалеет;
только мало христианства-то в людях.
Н а с т я. И ведь никому-то, никому, кто
на тебя косо взглянет, кто от тебя отворотится, рассказать нельзя, объяснить
нельзя, что тебе только и оставалось или смерть или такая жизнь.
А н н а.
Думай, Настенька! Времени остается нам немного; купец придет скоро, - надо будет
ему сказать что-нибудь. Да ты не забудь и того, что завтра нам опять идти
сбирать; а если ты не пойдешь, так дядя тебя прогонит из дому.
Н а с т я.
Помогите мне, посоветуйте!
А н н а. Нет, мой друг, я греха на душу не возьму.
И не слушай ты никого, будь ты сама над собой большая. А я ни советовать тебе,
ни осуждать тебя не стану. Хочешь ты, живи...
Н а с т я. Да, тетенька,
простите меня, не презирайте меня, мне хочется пожить получше! (Прилегает на
грудь к Анне Тихоновне.)
А н н а. Бог тебя простит; я тебе не
судья.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ ЛИЦА:
К р у т и ц к и й.
А н
н а.
Н а с т я.
Ф е т и н ь я.
Л а р и с а.
М и г а ч е в а.
Е л
е с я.
П е т р о в и ч.
Б а к л у ш и н.
Р а з н о в е с о в, солидная
личность.
Декорация та же. Летние сумерки.
ЯВЛЕНИЕ
ПЕРВОЕ
Выходят: Елеся из своей калитки с кистью и ведром краски, Петрович
из лавки. П е т р о в и ч. За мастерство?
Е л е с я. За мастерство, друг.
Не так живи, как хочется, а как люди приказывают.
П е т р о в и ч. А тебе как
хочется?
Е л е с я. Чего лучше не бывает, вот как.
П е т р о в и ч.
Дело-то о поцеловании купеческой дочери мировой кончили?
Е л е с я. Еще какой
мировой-то! Жених, брат, я. Вот пословица-то: не родись умен, не родись пригож,
а родись счастлив.
П е т р о в и ч. На грех-то, говорят, и из палки
выстрелишь.
Е л е с я. Именно, брат. Не надеялся, нечего сказать.
П е т р
о в и ч. Чудеса!
Е л е с я. Вот поди ж ты.
П е т р о в и ч. На баб-то
дивиться нечего, на них куричья слепота бывает, а как же это сам-то! Он тебя не
в первый раз видит; дарование и образование твое ему известны.
Е л е с я. Сам
ничего, сам меня любит. Знаешь за что? У тебя, говорит, характер хорош, легок;
если тебя когда счетами по затылку, ты не обидишься.
П е т р о в и ч. Что тут
обидного?
Е л е с я. Само собой. Русская пословица: за тычком не гонись!
Так-то, Петрович, за тычком не гонись!
П е т р о в и ч. Верно твое слово. Да
и нечему дивиться, что, не доглядя, тебя за человека приняли; ты вот чему
подивись!
Е л е с я. Чему, друг?
Входит Крутицкий, останавливается у своего крыльца и
прислушивается.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Елеся, Петрович и
Крутицкий. П е т р о в и ч. Я вчера Михея видел в совете опекунском.
Е л е
с я. На подъезде с нищими? У него, гляди, там место откуплено.
П е т р о в и
ч. То-то нет. В зале стоит у окошечка. Кладет ли он, вынимает ли, уж не
рассмотрел, а в руках у него деньги видел.
Е л е с я. Он ли, полно?
П е т
р о в и ч. Верно. А и то сказать, и удивляться-то нечего! Сколько лет он
процентщиком-то был!
Е л е с я. Слышали мы, брат, слышали; да что ж у него
денег-то не видать?
П е т р о в и ч. Увидишь ты, как же! Ишь ты у него
решетка-то какая крепкая. Кабы денег не было, зачем бы ему за железной решеткой
жить.
Е л е с я. Значит, свою осторожность наблюдает?
П е т р о в и ч.
Наблюдает. У него, говорят, и дверь-то внутри железная, двумя замками
запирается. Только нет таких замков, Елеся, которых бы отпереть нельзя было.
Ключ не подойдет, так разрыв-трава есть на то.
Е л е с я. Да и надо этих
процентщиков грабить, братец ты мой, потому не пей чужую кровь.
П е т р о в и
ч. Да и не забывают их: это грех сказать. Что ни послышишь, того убили, другого
ограбили.
Е л е с я. Все ж таки, брат, лучше, ничем честных людей.
П е т р
о в и ч. Ну, друг, у воров этого расчета нет. Вор ворует, где ему ловчее, а
конечно, и того не забывает, что у процентщика сразу много зацепить можно. Про
Михея, должно быть, наши мастера еще не знают, а прослышат, так не миновать и
ему. Да уж, кажется, своими бы руками помог, так я на него зол.
Е л е с я. За
что, про что?
П е т р о в и ч. Есть тому причина. Еще когда он служил, так
попался я по одному казусному делу, по прикосновенности. Человек я тогда был
состоятельный, дела вел большие, конкурсами занимался. Не Петровичем меня
звали-то, а Иваном Петровичем Самохваловым.
Е л е с я. Ну, и что же, друг
единственный?
П е т р о в и ч. Ну, и спрятал он меня в каменный мешок, что
острогом зовут. Томил, томил, сосал, сосал деньги-то, да тогда только
погулять-то выпустил, когда всего нaбело отчистил. В одном сертуке пустил. Век я
ему не забуду. (Уходит в калитку.)
Михеич подходит к Елесе. Е л е с я. Михею Михеичу наше
почтение!
К р у т и ц к и й. Здравствуй, Елеся! А я вот целый день бродил;
обещали мне помочь на бедность, да ничего не дали, так целый день даром и
проходил.
Е л е с я. А я так слышал, что вас поздравить надо с получением, с
большим получением.
К р у т и ц к и й (машет руками). Что ты закричал! Что ты
закричал! Эх, Елеся! Ну, кто услышит, и убьют меня. Убить-то убьют, а найдут у
меня грош; старичка за грош и убьют, даром душу и загубят. Тебе кто сказал
(тихо), что я деньги получил?
Е л е с я. Петрович сказал.
К р у т и ц к и
й. Хороший человек Петрович, я его люблю. Ты ему скажи, что я его люблю. Только
он ошибся.
Е л е с я. Да нечто я ему верю!
К р у т и ц к и й. Ошибся он;
долго ль ошибиться! Дельный человек этот Петрович, дельный.
Е л е с я. Еще
какой делец-то! По судам ходит, дела охлопатывает.
К р у т и ц к и й. Да,
да.
Е л е с я. Пачпорта пишет.
К р у т и ц к и й. Да, да... А кому он их
пишет?
Е л е с я. Стало быть, кому нужно. Правой рукой пишет, левой руки
прикладывает.
К р у т и ц к и й. Хорошее занятие, доходное. Хороший человек
Петрович, дельный... А воров он знает?
Е л е с я. Первый друг им всем. Вот
здесь в лавочке по ночам пачпортами и торгует. У него и печати всякие есть.
К
р у т и ц к и й. И жилец он исправный, на квартире его держать хорошо.
Е л е
с я. Что ж его не держать! За квартиру платит. Скоро нас тут, Михей Михеич, одна
компания будет, потому меня лавочник в зятья берет.
К р у т и ц к и й.
Хорошая компания, хорошая. Все вы хорошие люди. А я вот нынче, Елеся,
гривенничек было потерял. Как испугался! Потерять всего хуже; украдут, все-таки
не сам виноват, все легче.
Е л е с я. Зато найти весело, Михей Михеич. Вот
кабы...
К р у т и ц к и й. Кому счастье, Елеся. А нам нет счастья; бедному
Кузиньке бедная и песенка. Терять - терял, а находить - не находил. Очень
страшно - потерять, очень! Я вот гривенничек-то засунул в жилетку, да и забыл;
вдруг хватился, нет. Ну, потерял... Задрожал весь, руки, ноги затряслись, -
шарю, шарю, - карманов-то не найду. Ну, потерял... одно в уме, что потерял. Еще
хуже это; чем бы искать, а тут тоска. Присел, поплакал, - успокоился немножко;
стал опять искать, а он тут, ну и радость.
Е л е с я. Да, Михей Михеич,
нашему брату и гривенник деньги. Деньги вода, Михей Михеич, так сквозь пальцы и
плывут. Денежка-то без ног, а весь свет обойдет.
К р у т и ц к и й. Бегают
денежки, шибко бегают. Безумия в мире много, оттого они и бегают. Кто умен-то,
тот ловит их да в тюрьму.
Е л е с я. Хитро ловить-то их; это не то, что
чижей, не скоро поймаешь.
К р у т и ц к и й. Не скоро поймаешь, не скоро.
(Отходит к своему крыльцу.)
Е л е с я (начинает красить загородку своего
сада).
Чижик-пыжик у ворот,
Воробушек маленький.
К р у т и ц к и й. Ай,
ай, ай! Что я слышал-то, что я слышал! Что затевают! Что девают! Вот она,
жизнь-то наша! Убить сбираются, ограбить! Уберег меня бог, уберег. А я вот
услыхал, ну и спрячусь, сам-то и цел буду. Ну, и пусть их приходят, пусть замки
ломают. Приходите, приходите! Милости просим! Немного найдете. Мы и дверей не
запрем! Хорошо бы их всех, как в ловушку, а потом кнутиком. Иголочку бы с
ниточкой мне поискать. Ну, да еще поспею. Приводи гостей, Петрович, приводи! А я
пока вот в полицию схожу. (Уходит.)
Выходит из калитки Лариса.
ЯВЛЕНИЕ
ТРЕТЬЕ
Елеся, Лариса, потом Фетинья, Мигачева. Л а р и с а. Но как вы
не авантажны!
Е л е с я. Умыться-то недолго; да ведь сколько ни умывайся,
белей воды будешь. Медведь и не умывается, да здоров живет.
Л а р и с а. Вы,
пожалуй, и на крышу влезете.
Е л е с я. Что ж, Москву видней-с.
Л а р и с
а. Но когда же вы мной заниматься будете? К вам и подойти нельзя.
Е л е с я.
Ничего-с, я со всякой осторожностью. Пожалуйте, здесь довольно свободно
разговаривать можно.
Лариса подходит к нему. Выходят из калитки Фетинья и
Мигачева. Ф е т и н ь я. Я, матушка, никогда не закусываю, этой глупой
привычки не имею.
М и г а ч е в а. Вы такая умная, такая умная, что уж я и
руки врозь.
Е л е с я (Ларисе). Однако наши старушки разговорцу-то себе
прибавили.
Л а р и с а. Одно для них развлечение, потому как они ко всему в
жизни довольно бесчувственны.
Ф е т и н ь я. Почему я умна?
М и г а ч е в
а. Бог одарил.
Ф е т и н ь я. Потому я женщина ученая.
М и г а ч е в а. Уж
одно при одном.
Ф е т и н ь я. Я женщина ученая, очень ученая.
М и г а ч е
в а. Другие б и рады, да негде им этого ученья взять.
Ф е т и н ь я. Моему
ученью ты не обрадуешься: я себе все ученье видела от супруга.
М и г а ч е в
а. От супруга? Скажите!
Ф е т и н ь я. Да, от супруга. Ты спроси только, чем
я не бита. И кочергой бита, и поленом бита, и об печку бита, только печкой не
бита.
М и г а ч е в а. Однако же...
Ф е т и н ь я. Первая мне наука была
за мои чувствы, что чувствительна я до всего и сейчас в слезы. Вторая за
характер.
М и г а ч е в а. Что ж, ваш характер очень даже легкий.
Ф е т и
н ь я. Не скажи ты этого, не скажи! Женщина я добрая, точно... и если б не мой
вздорный характер, дурацкий, что готова я до ножей из всякой малости, кажется,
давно бы я была святая.
М и г а ч е в а. Вспыльчивы?
Ф е т и н ь я. Вот за
это-то за самое.
М и г а ч е в а (Елесе). Что ты носишься с ведром-то,
слоны-то продаешь! Красил бы поскорее, да и к стороне. Наговориться-то после
успеете.
Л а р и с а (Елесе). Оставьте эти слова безо внимания.
Е л е с я.
Любовь, маменька.
М и г а ч е в а. Ну, любовь! Ты дело-то отделай
сначала!
Е л е с я. Я, маменька, живо!
М и г а ч е в а. Да ты
старательней!
Е л е с я. Что тут! Не живопись какая! Я, маменька, сразу, я
вот как. (Поет.) Танцуй, Матвей. (Красит машинально, переговариваясь и
пересмеиваясь с Ларисой.)
Ф е т и н ь я (садясь на скамью у калитки). И сама
я не похвалю свой характер; из-за малости, вот из-за малости, готова я съесть
человека. Приятна ты мне, а задень меня чем-нибудь... Присесть, устала. (Садится
на скамью подле загородки.)
М и г а ч е в а. Ах, вы поосторожней! Тут...
Е
л е с я (одной рукой обнимает Ларису, другой красит, не глядя). Танцуй, Матвей.
(Задевает Фетинью кистью по лицу.)
Ф е т и н ь я. Уах! Батюшки! Что это
такое?
Е л е с я. Не жалей лаптей. (Задевает еще.)
Ф е т и н ь я. Ай!
М
и г а ч е в а. Разбойник, что ты делаешь! Что сделал, погляди!
Е л е с я
(взглянув ни Фетинью). Окрасил. (Бросает кисть и с отчаянием опускает
руки.)
М и г а ч е в а (Фетинье). Матушка, Фетинья Мироновна, утритесь!
(Хочет утереть ее.)
Ф е т и н ь я. Не тронь, не тронь! Вотрешь, хуже будет,
внутрь войдет. Ах!
М и г а ч е в а. Матушка, умойтесь подите! Ручки, ножки
буду целовать.
Ф е т и н ь я. Нет! Вы будете красить, а я умывайся. Тебе
хочется, чтобы знаку-то не было. Нет! Не хочу, не хочу. По всей Москве так
пойду, пусть люди смотрят.
М и г а ч е в а. Матушка, припадаем к стопам
твоим! Умойся!
Ф е т и н ь я. Нет, по улицам пойду, по всем переулкам пойду.
Вот призрели нищих, а они на-ко что! Поняла я тебя теперь, очень хорошо
поняла!
М и г а ч е в а. Да я-то чем же...
Ф е т и н ь я (Елесе). Ты не то
что в наш сад, и мимо-то не ходи, а то собак выпущу! ( Мигачевой.) Поняла я тебя
теперь довольно хорошо. Вот вы что, заместо благодарности. Да чтоб я забыла, да,
кажется, ни в жизнь. (Ларисе.) Иди, говорят! Аль того ж дожидаешься? Поводись с
нищими-то, от них все станется. Окна-то на вашу сторону заколотить велю.
Л а
р и с а. Да пойдемте, будет вам маскарад-то представлять. (Уходит.)
Ф е т и н
ь я. Вот еще выкормила чаду на свою голову. (Уходя.) Не забуду я вам обиды! До
суда дойду. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мигачева и Елеся. М и г а ч е в а
(плача). Все ты, разбойник, нарушил, все ты нарушил.
Е л е с я. Вешайте! одно
слово, вешайте! Удавить меня теперь одно средство!
М и г а ч е в а. Что мне
проку вешать-то тебя, что проку? Ну, удавлю я тебя, ну, удавлю, да что толку-то
будет? Отвечай ты мне, что толку-то, отвечай! Ну, не злодей ты для своей
матери?
Е л е с я. Я, маменька, злодей. Я злодей. Теперь я сам вижу, что я
злодей.
М и г а ч е в а. И не кажись ты мне на глаза отныне и до века! И к
воротам ты не подходи! Хоть бы ты провалился куда, развязал бы мою голову. Нет
вот на человека пропасти!
Е л е с я. А вдруг от слова-то станется!
М и г а
ч е в а. Что еще с тобой станется, погубитель?
Е л е с я. Прочитаете в
"Полицейских ведомостях".
М и г а ч е в а. Отвяжись ты с своими ведомостями!
Провались ты и с ведомостями вместе! Не расстроивай ты меня больше! И так мне
слез своих не проплакать. Вот тебе и счастье! Словно во сне видела. У, варвар!
(Уходит.)
Выходит Петрович.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Елеся и
Петрович. Е л е с я. Петрович, погибаю.
П е т р о в и ч. Опять?
Е л е с
я. Еще хуже.
П е т р о в и ч. Иль уголовщина?
Е л е с я. Она самая.
Фетинью Мироновну окрасил.
П е т р о в и ч. Каким колером?
Е л е с я. Да
все одно.
П е т р о в и ч. Нет, брат, разница.
Е л е с я. Сажей,
друг.
П е т р о в и ч. Худо!
Е л е с я. Голландской.
П е т р о в и ч.
Еще хуже. Ну, плохо твое дело! Ты бы лучше в какую-нибудь другую.
Е л е с я.
Почему так, скажи, братец?
П е т р о в и ч. Тут вот какой крючок! Окрась ты
ее в зеленую или в синюю: можно сказать, что без умыслу. А сажа! Что такое сажа?
Ее и в лавках-то не для краски, а больше для насмешки держат. Тут умысел твой
видимый.
Е л е с я. Ответ велик?
П е т р о в и ч. Велик. Что муж в гильдию
платит, так за жену вдвое заплатишь, а кабы дочь окрасил, так вчетверо.
Е л е
с я. Прощай, друг! Не скоро увидимся.
П е т р о в и ч. Куда ты?
Е л е с я.
Скитаться. (Убегает.)
Петрович входит в лавку. Из дома выходят Анна и
Настя.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Анна, Настя, потом Баклушин. А н н а.
Он теперь, того гляди, придет, коль не обманет. Помни все, что я тебе говорила.
Так прямо ему и режь. Об чем ты, дурочка, плачешь? Ведь уж все равно, долго он
ходить к тебе не станет, скорехонько ему надоест, сам он тебя бросит. Тогда хуже
заплачешь, да еще слава дурная пойдет. А тебе славу свою надо беречь, у тебя
только ведь и богатства-то. Вон он, кажется, идет. Смотри же, будь поумнее!
Богатым девушкам можно быть глупыми, а бедной девушке ума терять нельзя, а то
пропадешь. (Уходит.)
Входит Баклушин. Б а к л у ш и н. Вот я и опять к вам.
Н а
с т я. Ах, это вы!
Б а к л у ш и н. Да, я. Видите, как я держу слово.
Н а
с т я. Напрасно беспокоились. У вас, должно быть, времени некуда девать.
Б а
к л у ш и н. Чтоб видеть вас, я всегда найду время.
Н а с т я. Неужели? А
лучше бы вы не ходили, оставили меня в покое.
Б а к л у ш и н. Что так? Что с
вами?
Н а с т я. Мне некогда занимать вас разговорами; я бедная девушка, мне
нужно работать. Вы такой щеголь, вы любите одеваться хорошо, а хотите, чтоб я
встречала вас в этом платье и не стыдилась! За что вы меня мучите? С меня
довольно и того, что я каждый день плачу, когда надеваю это рубище. Вы одеты вон
как хорошо, а я - на что это похоже.
Б а к л у ш и н. Ах, какое вы бедное
существо!
Н а с т я. Ну, вот бедная, так мне и нечего разговаривать с вами, а
надо работать.
Б а к л у ш и н. Ну, одну минуточку.
Н а с т я. Да что
минуточку! Вот мне завтра опять идти в город, у купцов просить.
Б а к л у ш и
н. Что вы, что вы! Послушайте! Вам нельзя оставаться в этом положении.
Н а с
т я. Я знаю, что нельзя; я и не останусь.
Б а к л у ш и н. Как же вы
поступить хотите?
Н а с т я. Да вам что за дело. Вот были давеча деньги,
истратила вот задаром...
Б а к л у ш и н. Вы меня пугаете.
Н а с т я. Хоть
бы какие-нибудь деньжонки, а то ничего! Как это! Ни платья, ничего...
Б а к л
у ш и н. Мне страшно за вас. Вы в опасности.
Н а с т я. Ну, что ж такое! Туда
мне и дорога. Никому меня не жалко; никто меня не любит. Как это, ни башмаков,
ничего...
Б а к л у ш и н. Как бы мне хотелось помочь вам!
Н а с т я. Ну,
так что ж, за чем же дело стало?
Б а к л у ш и н. Но как помочь, как?
Н а
с т я. Дайте мне тысячу рублей ассигнациями.
Б а к л у ш и н. Не меньше?
Н
а с т я. Не меньше. Мне так нужно.
Б а к л у ш и н. Но отчего же непременно
тысячу, отчего не больше? Вам это слово нечаянно попало на язык, вот вы и
говорите.
Н а с т я. Вы думаете? Как же! Нет, нет, уж я знаю. Вот если не
дадите тысячу рублей, ну, и...
Б а к л у ш и н. Ну, и что же?
Н а с т я.
Ну, и разговаривать вам со мной, и видеть меня нельзя.
Б а к л у ш и н. А
если дам?
Н а с т я. Тогда пожалуйте к нам, когда вам угодно. Да что, Модест
Григорьич, ведь у вас нет, так нечего и говорить.
Б а к л у ш и н. И очень
жалко, что нет.
Н а с т я. И я жалею, да уж делать нечего.
Б а к л у ш и
н. Скажите, кто вас научил так разговаривать?
Н а с т я. Что вы меня все еще
за дуру считаете! Нет, уж извините! Да что мне разговаривать! мне некогда, меня
тетенька забранит.
Б а к л у ш и н. За что?
Н а с т я. Что я не работаю.
Хорошо разве тут с вами под забором-то стоять! Вам хочется, чтоб про меня дурная
слава пошла?
Б а к л у ш и н. Ну, бог с вами! Прощайте! будьте
счастливы!
Н а с т я. Покорно вас благодарю. А что ж, вы давеча обещали
подумать-то? Подумали вы?
Б а к л у ш и н. Извините! Обстоятельства такие,
просто самому хоть в петлю.
Н а с т я. Я так и знала. Ну, прощайте!
Баклушин медленно удаляется. Что тетенька со мной сделала!
Вот уж я теперь совсем одна в божьем мире. И точно вот, как я бросилась в море,
а плавать не умею. (Входит на крыльцо и кланяется Баклушину, который стоит у
лавки.)
Входит Разновесов и осматривается. На крыльцо выходит
Анна.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Анна, Настя, Разновесов, вдали
Баклушин. Н а с т я. Тетенька, куда вы?
А н н а. Погляди, кто пришел-то!
Встретить надо.
Н а с т я. Вот он! Ах! Что же, что же вы скажете?
А н н а.
Что же мне говорить, Настенька? Я могу только попросить его, чтоб он не обижал
тебя.
Н а с т я. Да за что ж меня обижать! Я ведь беззащитна, совсем
беззащитна.
Анна подходит к Разновесову. Настя стоит на крыльце в
оцепенении. А н н а (Разновесову). Здравствуйте!
Р а з н о в е с о в
(кланяется). Пожалуйте сюда к сторонке!
А н н а. Вы бы в комнату пожаловали,
посмотрели, как мы живем.
Р а з н о в е с о в. Нет, уж вы нас извините-с!
Этот самый ваш домик-с? Плох-с. Отсюда вижу.
А н н а. Да что ж хорошего на
улице...
Р а з н о в е с о в. Нет, уж извините-с! Мы тоже осторожность свою
знаем. Не знавши-то, да в семейный дом неловко, - бывали примеры.
А н н а.
Хоть убейте, не пойму.
Р а з н о в е с о в. Меня тоже, так как слабости наши
многим известны, записочкой пригласили в один дом.
А н н а. Ну, так что
же-с?
Р а з н о в е с о в. Ну, только что взошел, ту ж секунду расписку в
пятьсот целковых и взяли. Можно и здесь; разговор не велик. Пожалуйте сюда, к
сторонке. (Отходит к стороне и говорит с Анной тихо.)
Баклушин подходит к Насте. Б а к л у ш и н. Что это за
господин?
Н а с т я. Ах, оставьте меня, отойдите! Зачем вы воротились? Зачем!
Боже мой! (Убегает в комнату.)
Р а з н о в е с о в (Анне). Уж это само
собой-с, из рук в руки. И насчет вас мы тоже этот порядок знаем; вы не
беспокойтесь! Ситчику темненького, а когда и шерстяной материи, недорогой; нынче
эта фабрикация в ходу.
А н н а. Покорно вас благодарю.
Р а з н о в е с о
в. Насчет скромности оченно нам желательно, чтоб разговору этого меньше.
А н
н а. Какой разговор! Чем тут хвастаться, батюшко, помилуйте!
Р а з н о в е с
о в. Так-с, правду изволите говорить. А от нас уж разговору не будет, потому мы
тоже опасность имеем от супруги, так как наша супруга, при всей их
бестолковости, очень горячий характер имеют-с.
А н н а. Уж вы
поберегите.
Р а з н о в е с о в. Само собою-с. Дебошу от нас не ожидайте. У
других это точно, что дебоширство на первом плане, потому в том вся их жизнь
проходит, а мы совсем на другом положении основаны. Конечно, иногда, с
приятелями...
А н н а. Ох, уж с приятелями-то...
Р а з н о в е с о в.
Ничего-с, сударыня, нельзя же. Иногда с обеда-с какого немножко навеселе: куда ж
деться! А, впрочем, деликатно.
А н н а. Знаю я вашу деликатность-то. Кто и
видывал-то вас вдоволь, и тому глядеть на вас сердце мрет, а кто не видывал-то,
подумайте! Да, кажется... Боже вас сохрани!
Р а з н о в е с о в. Однако ж мы
себя ничем не доказали с дурной стороны.
А н н а (горячо). Да если вы ее
обидите, я с вами жива не расстанусь. Варваром надо быть, зверем, а не
человеком.
Р а з н о в е с о в. Почему же так вы не верите нашей
солидности?
А н н а. За нее я, господи боже мой, я вас со свету сживу.
Р а
з н о в е с о в. Мы, признаться сказать, при вашей бедности, от вас таких
претензиев не ждали. А коль скоро вы, еще не видя от нас ничего, ни худого, ни
доброго... Так мы лучше все это дело оставим. Потому что ежели кляузы...
А н
н а. Какие кляузы! А жаль мне ее, бедную. (Плачет.)
Н а с т я (выглядывая из
двери, Баклушину). Что, ушел? Ушел?
А н н а. Извините вы меня! У меня сердце
поворачивается, ведь она сирота круглая. (Падает на колени.) Батюшко, отец
родной! Ведь она голубка чистая! Грех вам будет ее обидеть!
Н а с т я (на
крыльце). Тетенька, тетенька, что вы! Вот бы когда умереть-то! Модест Григорьич!
Модест Григорьич!
Баклушин подходит. Дайте мне ножик! Дайте мне ножик!
Б а к
л у ш и н. Что вы, что вы! Успокойтесь!
А н н а (рыдая). Не погубите, вас бог
накажет.
Р а з н о в е с о в (поднимая Анну). Что вы, помилуйте! Нешто мы не
понимаем? Тоже чувствы имеем. Будьте без сумления. Так уж завтрешнего числа
пусть и перебираются, куда я сказал. На углу большой трущобы и малого
захолустья. Изволите знать?
А н н а. Хорошо-с. Знаю.
Р а з н о в е с о в.
Прямо на все готовое-с. Прощенья просим.
А н н а. Прощайте!
Разновесов уходит. Н а с т я (бросаясь к тетке).
Тетенька!
А н н а. Ну, Настенька, не вини меня ни перед богом, ни перед
людями.
Н а с т я. Нет, нет, за что же! Я сама. Я одна виновата, я, я,
несчастная.
Б а к л у ш и н. Настасья Сергевна, что это? Что с вами?
Н а с
т я. Оставьте, меня! Уж теперь, как бы я вас ни любила, я для вас навек чужая. Я
куплена!
Б а к л у ш и н (растроганный). Ах, боже мой, что вы делаете!
Н а
с т я (падая ни грудь тетке). Тетенька, я погибла, я погибла!
А н н а
(плача). Успокойся, мой друг, успокойся.
Н а с т я (бросаясь на колени с
поднятыми руками). Господи, ничего я не прошу у тебя! Одной смерти, только одной
смерти!
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ ЛИЦА:
К р у т и ц к и
й.
А н н а.
Н а с т я.
Е п и ш к и н.
Ф е т и н ь я.
М и г а ч е
в а.
Е л е с я.
П е т р о в и ч.
Л ю т о в и два
будочника.
Декорация та же. Рассветает.
ЯВЛЕНИЕ
ПЕРВОЕ
Анна и Настя выходят из дому; Крутицкий в кустах сада
Епишкина. А н н а. Михей Михеич, где ты бродишь?
К р у т и ц к и й (выходя
из кустов). А? Кто тут? Кто тут? (Увидав Анну.) Ты зачем? Ты что не спишь? Ты
спи, спи! Я стерегу.
А н н а. Отдохни немножко, ты старый человек.
К р у т
и ц к и й. Нет, нет, ты поди спи, ты спи!
А н н а. Да как мне уснуть-то! Ты
всю ночь бродишь; Настя вот с вечера все металась да бредила, а теперь вот
проснулась, плачет. Мы бы посидели на крылечке. А ты бы пошел, соснул.
К р у
т и ц к и й. Нет, нет, я тут погуляю.
А н н а. Ну, как хочешь. Сядь тут,
Настенька! Ветром тебя обдует, лучше тебе будет.
Н а с т я. Какой страшный
сон! Я и теперь вся дрожу!
А н н а. Да ты что видела, милая? Чего так
испугалась?
Н а с т я (в дремоте). Будто иду я по улице и вижу свои похороны.
Несут меня в открытом гробе...
А н н а. Ты засыпаешь, никак?
Н а с т я.
Нет. И сама я на себя смотрю. И все я будто прячусь от людей, все совещусь.
Надета на мне шинель, старая, изорванная, и странно... какая-то она двуличневая.
В одну сторону отливает одним цветом, каким уж - не помню, а в другую золотым...
Спать хочется... Так и сквозит, просвечивает золото. И, как будто... (Засыпает,
прислонясь к плечу Анны.)
А н н а. Ну, уснула.
Н а с т я (во сне). Держите
меня, не выпускайте!
А н н а. Э, матушка, вот ты что заговорила. Настенька,
проснись! Пойдем в комнату, там уснешь.
Н а с т я. А? Что вы? Где я?
Пойдемте!
А н н а. Михей Михеич, мы пойдем домой.
К р у т и ц к и й.
Идите, идите, я постерегу.
А н н а. Что ты, Михей Михеич, все стережешь! Этак
и в самом деле подумают, что у нас денег много. Еще убьют, пожалуй; с тобой до
беды доживешь (Уходит, Настя за ней.)
К р у т и ц к и й. И убьют, и убьют.
Чувствует, бедная.
Из лавки выходит Лютов.
ЯВЛЕНИЕ
ВТОРОЕ
Крутицкий, Лютов. Л ю т о в (в дверь лавки). Сделай милость,
Истукарий Лупыч, не торгуй по ночам! Нехорошо. (Подходит к Крутицкому.) Ну,
что?
К р у т и ц к и й. Не были, не пришли нынче. Что делать-то, не
пришли.
Л ю т о в. Да и не придут. Только вы полицию беспокоите.
К р у т и
ц к и й. Нет, батюшка, Тигрий Львович, нет. Уж я вам их заманю, нарочно заманю.
Я старый подьячий, я свое дело знаю. Разом всю шайку накроете, орден
получите.
Л ю т о в. Недурно бы.
К р у т и ц к и й. Верно, верно. Я сам
слышал своими ушами, как они сговаривались.
Л ю т о в. Ну, теперь светло, я
свою команду возьму. Надо квартал дозором обойти. (Подает руку Крутицкому.)
К
р у т и ц к и й. Уж завтра-то не откажите, батюшка, батюшка. (Подобострастно
берет обеими руками руку Лютова и несколько раз кланяется.) Возьмите теперь,
возьмите.
Лютов дает свисток и уходит; два будочника выходят из кустов и
издали идут за ним. Я от старых сыщиков слышал: никогда ты вора не хватай
прежде времени, не мешай ему, не мешай, а то он на суде отвертится. А ты дай ему
дело сделать, дай ему простор, да тогда и бери его. Вот мы их впустим, да и
дадим им время распорядиться... Ведь, может быть... Что делать-то! Что
делать-то! (Утирает слезы.) Может быть, они Анну и тук! (Делает рукой жест, как
рубят топором.) Что делать-то! Зато уж всех на каторгу, всех на каторгу. Жаль
Аннушку, да что ж! Это смерть хорошая; все равно что мученица. Да, да. А
воров-то на каторгу.
Входит Елеся.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Крутицкий,
Елеся. К р у т и ц к и й. Откуда ты?
Е л е с я. Где был, там нету, Михей
Михеич!
К р у т и ц к и й. Что ж ты бродишь по ночам! Что ты бродишь?
Е л
е с я. Будешь бродить, Михей Михеич, как из дому-то ухватом. Разве б я спать-то
не умел? Да, видно, скачи враже, як пан каже. Вот и скачи по холодку-то и
слоняйся, как вор.
К р у т и ц к и й. Да, как вор, как вор.
Е л е с я. А
что у нас тут воров, Михей Михеич!
К р у т и ц к и й. Много?
Е л е с я.
Страсть! Я всех знаю.
К р у т и ц к и й. Знаешь?
Е л е с я. Знаю, Михей
Михеич. Я по ночам рыбу ловлю, так часто их вижу. И, как их увижу, сейчас с ними
в разговор: "Здравствуйте, господа жулики!" А они мне: "Здравствуйте, господин
Мигачев!" - "У меня, в моем переулке, чтоб честно и благородно!" - "Слушаем,
Елисей Иваныч!" - "А то смотрите!" - "Будьте покойны, Елисей Иваныч!" Вот я как
с ними! Я над ними командую, задачи им задаю. Видели у Ларисы собачку маленькую,
лохматенькую? Это я ей подарил. Говорю: "Господа жулики!" - "Что угодно, Елисей
Иваныч?" - "Вы, говорю, по разным местам за своим промыслом ходите, так уж вам
кстати. Чтоб была мне, говорю, собачка, маленькая, лохматенькая, хвостиком вот
так!" - "Предоставим, Елисей Иваныч". Через день готова в лучшем виде, так
точно.
К р у т и ц к и й. Ты мне их укажи как-нибудь, чтоб мне их в лицо-то
знать. Укажи!
Е л е с я. Извольте. Да вот сейчас все эти воры подле нас
будут.
К р у т и ц к и й (с испугом). Где? Где?
Е л е с я. А вот сюда в
лавочку один по одному соберутся. Квартальный ушел из лавки?
К р у т и ц к и
й. Ушел.
Е л е с я. Ну, так уж гляди, есть кто-нибудь.
К р у т и ц к и й.
Как же я их не видал?
Е л е с я. У них с той улицы особый ход есть. У всякого
плута свой расчет, Михей Михеич.
К р у т и ц к и й. Много их?
Е л е с я.
Человек восемь. Сбудут свой товар Истукарию Лупычу да уж налегке и разойдутся по
своим местам. Вон в окошечко смотрят.
К р у т и ц к и й. Куда смотрят?
Е л
е с я. Дозор нейдет ли, да и на вас поглядывают.
К р у т и ц к и й (прячась
за Елесю). На меня?
Е л е с я. Что, мол, такой за новый сторож проявился. Им
тоже нужно сторожей знать; они тоже свою осторожность должны иметь.
К р у т и
ц к и й. Я не стеречь, я так вышел, погулять, не спится.
Е л е с я. А
дубина-то зачем с вами? Ха-ха-ха!
В лавке хохот. К р у т и ц к и й (испугавшись). Я брошу ее,
Елеся, брошу ее.
Е л е с я. Бросьте лучше; а то ведь она об двух концах.
(Хохочет.)
В лавке хохот. К р у т и ц к и й. Чему они смеются, Елеся,
чему?
Е л е с я. Страсть напущают.
К р у т и ц к и й. Они нас это, нас
пугают?
Е л е с я. Да вы не бойтесь. Это они игру ведут. Так, шутя. А все ж
таки, чтобы и опасались. Что же это вы такое стережете?
К р у т и ц к и й.
Молчи ты, услышат.
Е л е с я. Видно, у вас и вправду денег много.
К р у т
и ц к и й. Молчи ты, молчи, болтун! Эх, какой ты болтун. Ну, что ты болтаешь,
ну, что! Ведь услышат!
Е л е с я. Ну, а нет, так нет. Мне что.
К р у т и ц
к и й. Да зачем болтать, зачем болтать? Ну, услышат, что у меня деньги, ну,
убьют меня, ну, туда мне и дорога, я уж старик. А тебе-то нехорошо; ты молодой
человек, а все болтаешь. Так вот болтуном и прозовут, и нехорошо. Все и будут:
болтун да болтун! Ну, что? Ну, что?
Е л е с я. Да я к примеру, Михей
Михеич.
К р у т и ц к и й. Да не надо мне твоего примера.
Е л е с я. Ведь
я какой человек?
К р у т и ц к и й. Какой? Глупый.
Е л е с я. Нет,
погодите! Я вот какой: будь у вас в кармане сто тысяч...
К р у т и ц к и й
(зажимая ему рот). Провались ты!
Е л е с я. Нет, постойте! Хоть бы
доподлинно, я никому не скажу! Мне что за дело! у вас в кармане деньги,
значит...
К р у т и ц к и й. Разбойник, разбойник! Вот навязался. Там
слушают, пугают, а ты...
Е л е с я. Ну, и значит, ваше при вас, а мое дело
сторона. Так аль нет я говорю? Что мне до чужих денег, хоть бы у вас их
миллион.
К р у т и ц к и й (замахивается дубиной). Провались ты!
Е л е с
я. И провалюсь. Пойти метлу поискать да улицу подместь. Все-таки на улице
порядок да и моцион, а то что-то меня к утру-то ветерком пробирать начало.
Калитка-то у нас заперта. Да вот кто-то выходит.
Выходит Петрович. Юркнуть, пока не заперли. (Уходит в
калитку.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Крутицкий, Петрович. П е т р о в и ч
(про себя). Это кто? Михей? Он и есть. Ого! Какую дубину прибрал! Как
награбленное-то бережет.
Крутицкий, увидя Петровича, отворачивается. Что
отворачиваешься от знакомых? Ты погляди на меня.
К р у т и ц к и й. Невежа
ты, вот что. Я чиновник.
П е т р о в и ч. Чины мы будем днем разбирать, а
теперь, благо никого нет, поговорим запросто.
К р у т и ц к и й. Иди своей
дорогой, куда шел.
П е т р о в и ч. Вот что я тебе скажу! Ты в такую пору на
улицу не выходи, а то, брат, неровен час...
К р у т и ц к и й. Нечего мне
бояться.
П е т р о в и ч. Ишь ты святой какой! Нечего ему бояться. Мало ль ты
народу-то обидел? Мало ль по миру пустил? Ты меня бойся!
Крутицкий хочет уйти. Куда ты, куда? (Останавливает его.)
Нет, ты поговори со мной!
К р у т и ц к и й (злобно). Я тебе ничего не
сделал. Отойди, отступись! Служил я, так со всех брал, ты не лучше других; ты
мне не отец родной, чтоб с тебя не брать. Ты сам по делам ходишь, сам с людей
берешь.
П е т р о в и ч. И сам беру, и знаю, как люди берут, ты мне не
толкун. Попался тебе баран лохматый, ну, и обстриги его. А ведь ты со шкурой
норовишь. Ты у меня с деньгами-то полбока вырвал. Я барином зажил, а ты меня
сразу в нищие разжаловал. Только одна своя душа осталась, а то все ты отнял. Ты
из меня, как паук, всю кровь высосал.
К р у т и ц к и й. Долго же ты помнишь!
Ишь, какой памятливый!
П е т р о в и ч. Век не забуду. И не попадайся ты мне
лучше, не вводи меня в грех.
К р у т и ц к и й. Мы не в бессудной земле
живем, не в бессудной.
П е т р о в и ч. Ну, да уж в Сибирь пойду, а тебя
доконаю. Отольются тебе мой слезы.
К р у т и ц к и й (толкнув Петровича).
Отойди от меня! Поди, поди!
П е т р о в и ч. Ну, ты потише; а то ведь я из
тебя баранок наверчу.
К р у т и ц к и й (замахивается дубиной). Отойди,
говорю тебе!
П е т р о в и ч. Что! Ты дубиной грозиться! Ах ты, мухомор!
(Отнимает дубину.) Тряхну хорошенько, только тебе и житья! (Замахивается
дубиной.)
К р у т и ц к и й (бежит и задевает шинелью за дерево). Ай, ай! Кто
меня держит? Пустите!
П е т р о в и ч. Вот и видно, что у тебя совесть-то
нечиста! За сучок зацепил, да и испугался, и милости просишь. Рук-то марать не
хочется (бросает дубину), потому что ты, что гад ползущий, - все одно. Что,
прикусил язык-то! Ишь ты, и шинелишка-то вся ползет, развалится скоро на тебе. А
еще чиновник! Чином своим похваляешься! Сшей себе новую хоть на мои сиротские
деньги, да уж и саван себе кстати на них же купи. (Уходит в лавку.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Крутицкий один. К р у т и ц к и й. Вот
он какой! Вот он какой! Насилу дух перевел. От него бегать надо. Он злой
человек. (Задумывается.)
Вдруг в лавке громкий хор: "Хороша наша деревня". Крутицкий в
испуге со всех ног бросается к своему крыльцу.
На ходу, подле лавки, у него
из шинели выпадает сверток. Он этого не замечает. Разбойники! Оглашенные!
Измучили они меня. (Садится на крыльцо.) Ох, сил моих нет. Сердце упало. Всех бы
вас кнутиком, кнутиком: не воруй, не воруй! Да и этого стряпчего вашего тоже:
"не пиши фальшивых паспортов". Что он тут про шинель болтал! Нет, шинель (встает
и гладит рукой по ворсу) хороша. Повытерлась кой-где, ну, носишь, носишь, так по
шву, разумеется, разорвется. А на то есть иголочка да ниточка. Нет, шинель
хороша: а ежели издали поглядеть, так она почти новая. Глупый ты стряпуга! "Худа
она, по швам ползет". Ах ты, глупый! А кабы ты знал, что эта шинель стоит!
Хорошо мне в ней, радостно. Шубы собольей не возьму за нее, десяти, ста шуб.
Смейтесь надо мной, бейте меня, я стерплю. Я завернусь в свою шинель, мне и
хорошо, мне и тепло, мне и весело, да еще сам над вами посмеюсь, над всей
Москвой посмеюсь. Чиновник в худой шинели! А не знаешь ты, глупый человек
(оглядываясь), что я из одной полы пять домов каменных выстрою; из другой полы
пять деревень куплю. Тут и твои деньги целы. Все тут, все со мной. (Ощупывает
подкладку шинели и радостно смеется.) Вот они, вот они! Вот и здесь, вот и
здесь, вот... Ах, ах, потерял! (Обезумев от испуга, опускается на ступени.) Нет,
нет, найдутся. Куда им пропасть? Я вдруг духом упал; вот я посижу, вздохну
немножко да и найду. За подкладку завалились, за подкладку. Да, да. А зашивал, а
зашивал! Эх, Михей! Вот я пошарю сейчас. (Опускает руку.) Страшно! А ну, как там
нет! Нет, я подожду искать. Ну, что же, ну, хоть и потерял, ведь я здесь
потерял, здесь и найду. Вот... где я ходил? Здесь я ходил, в саду я прятался,
вот и поищу, вот и найдутся. Здесь никто, кроме меня, не ходил? Да нет, право,
не ходил, ей-богу, не ходил... Ах! (Ударяет себя рукой по лбу.) Елеся ходил...
он ходил, он и в саду был... Нет, кажется, не был. Да нет, нет, не был. Что я!
Да тут они, тут. Вот опущу руку, и тут. А я было... Хе-хе-хе!
Елеся выходит из калитки с метлой. Вот он! Он простой малый,
он скажет, коли что.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Крутицкий, Елеся. Е л е с я. Михей
Михеичу, снова здорово!
К р у т и ц к и й. Елеся, поди сюда.
Е л е с я.
Какие дела, Михей Михеич? Что это вы, об чем плакали?
К р у т и ц к и й
(заикаясь). Нет, я ничего. О чем мне? О, Елеся, ты хитрый?
Е л е с я. Я
хитрый, Михей Михеич, хитрый.
К р у т и ц к и й. Ну, ничего. А ты не
завидуешь?
Е л е с я. Завидую.
К р у т и ц к и й. Кому?
Е л е с я.
Богатым.
К р у т и ц к и й. А как этак... ты зорок глазами?
Е л е с я.
Зорок, за версту вижу.
К р у т и ц к и й. Ну, а если ты найдешь
что-нибудь?
Е л е с я. Кончено дело, не отдам.
К р у т и ц к и й. Грех-то
какой! (Показывает рукой.) Гляди, вон церковь-то, вон крест-то!
Е л е с я.
Оченно я вижу.
К р у т и ц к и й. Бога-то ты не боишься? Ах, грех-то!
Е л
е с я. Нет уж, вы не беспокойтесь! Мы это соблюдаем в лучшем виде.
К р у т и
ц к и й. Ну, коли ты бога не боишься, так вон это что, это что?
Е л е с я.
Что ж такое за диковина! Частный дом.
К р у т и ц к и й. Что, мороз-то по
коже подирает, подирает тебя?
Е л е с я. С чего же это? Частный дом нам очень
хорошо известен; знаем все ходы и выходы; и с переднего крыльца, и с заднего
бывали.
К р у т и ц к и й. Ты знаешь? Это хорошо, что знаешь. Так вот туда и
водят веревочке.
Е л е с я. Видали.
К р у т и ц к и й. Вот и поведут.
Е
л е с я. Кого?
К р у т и ц к и й. Кто найдет, да не объявит.
Е л е с я. Я
не дурак; я коли найду, сейчас объявлю: так и так, мол; я закон-то знаю.
К р
у т и ц к и й. Ну, так и объявляй скорей, и объявляй! Вот и пойдем вместе, вот и
хорошо.
Е л е с я. Да об чем? Я в жизнь-то ничего, кроме пуговиц без ушков,
не находил; так про что объявлять-то?
К р у т и ц к и й. Ты обманываешь меня,
ты ведь хитрый.
Е л е с я. Хитер, да не на то.
К р у т и ц к и й. На что
же?
Е л е с я. Секрет, Михей Михеич.
К р у т и ц к и й. А ты бога все-таки
помни! Коли есть что на душе, ты лучше скажи, повинись.
Е л е с я. Это вы
успокойтесь, религия в нас настоящая. А вот улицу подмести надо, это точно.
К
р у т и ц к и й. Ты где будешь мести?
Е л е с я. С той улицы, перед
домом.
К р у т и ц к и й. Ну, ступай, ступай. Только ты делай дело
хорошенько, сюда уж ты и не заглядывай. Всякое дело делай хорошенько!
Е л е с
я. Чего я здесь не видал! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Крутицкий один. К р у т и ц к и й. Вот
я сперва за подкладкой пошарю, а после и поищу. Ведь тут, тут; а как было я
испугался! (Щупает за подкладкой.) Нет! Ну, и поищу, и поищу... (Потерявшись.)
Теперь вот... через две минуты я либо опять с деньгами, либо... Господи, не
попусти! (Плачет, как ребенок.) Двадцать лет я голодал, двадцать лет жену морил
голодом. Господи! Я хуже мота, хуже пьяницы; те хоть удовольствие себе делают, а
я копил, копил, да и потерял. Казнить меня на площади, жилы тянуть. Как
потерять! Деньги берегут, а не теряют. Ведь я знаю, что их берегут, я лучше всех
знаю, как берегут их. А я-то вот и потерял, как глупый ребенок. Михей, где
денежки, где денежки? Ну, что я скажу! (Плачет.) Потерял... Я оглупел, я
дурачком стал на старости лет. (Плачет.) Ищи, Михей, ищи! (Вслушивается.) Кто
сказал - ищи? Это я сам сказал - ищи! Да, да, ищи, а не найдешь, заплачешь, не
так заплачешь, ох, как заплачешь, горько заплачешь! Зачем копил, зачем? Бывало,
жена больная дрожит от холода, стонет: "Михей, Михей, сжалься, я умираю, чайку
мне, хоть чашечку, согреться бы мне". А мне было жаль гривенника для нее... Ищи,
Михей, ищи! (Оглядывается.) А? кто тут? Да никого нет. Я сам же сказал, а других
ищу. Где я был? Постой, постой! Я помню, да, вот где, в саду. (Идет в сад
Епишкина.)
Входит Елеся. Из лавки выходят Епишкин и
Петрович.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Елеся, Епишкин, Петрович. Е п и ш
к и н. А, друг, ты с метлой никак?
Е л е с я. Истукарию Лупычу наше почтение!
Петровичу особенное! С метлой-с.
Е п и ш к и н. Подмел бы ты уж кстати кругом
лавочки.
Е л е с я. С нашим удовольствием. Я, как расхожусь, так мне только
дела давай.
Е п и ш к и н. Ну, и действуй.
Е л е с я (смеется). Не пыльна
работа, а выгодна. Так, Истукарий Лупыч, я говорю?
Е п и ш к и н. Так, так,
не перетакивать стать.
Е л е с я (метет). Стойте-ко, находка! Вот она, в
траве-то! (Поднимает сверток, который уронил Крутицкий.) Чур одному! Батюшки,
что это такое?
П е т р о в и ч. Покажи-ко!
Е л е с я. Нет. Чур одному!
Шалишь, брат. Ты бы прежде меня закричал: "чур вместе", ну, нечего делать,
половина твоя, а теперь все мое. Чур одному!
Е п и ш к и н. Да на что
польститься-то! Кому тут потерять-то что-нибудь путное?
П е т р о в и ч.
Владей один, твое счастье.
Е л е с я (развертывая сверток). Нет, батюшки! Тут
деньги, билеты. (Дрожит.)
Е п и ш к и н. Покажи, покажи!
Е л е с я
(громко). Не выпущу из рук, не выпущу.
Е п и ш к и н. Да ты держи, мы в твоих
руках посмотрим.
Е л е с я (громко). Смотрите, а из рук не выпущу. Умру, а не
выпущу. Чур одному!
Входит Крутицкий.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Елеся,
Епишкин, Петрович, Крутицкий. К р у т и ц к и й (хватает Елесю за ворот).
Нашлись, нашлись! Держите вора, держите его!
Е л е с я (освобождаясь). Что
меня держать, я и так не уйду. Отойди!
К р у т и ц к и й. Подай, подай! Все
ли тут?
Е л е с я. Так и отдал, держи карман-то шире! А все ли, там сочтут,
кому надобно.
Крутицкий хочет поймать руку Елеси. П е т р о в и ч (не
допуская Крутицкого). Ишь ты, крапивное семя, где только завидит деньги, так и
цапается за них.
Е л е с я (сжимает деньги в руке). Ну, да ведь уж я скорей
жизни своей решусь, чем с этими деньгами расстанусь. Нет уж, кончено, замерли
тут.
К р у т и ц к и й. Подай, подай!
П е т р о в и ч (отталкивая
Крутицкого). Ты поди в опекунский, там больше; там попроси, может, дадут
тебе.
К р у т и ц к и й (падая на колени). Елеся, пожалей старика! В гроб
ведь ты меня вгонишь, в гроб. Мои ведь, отдай!
Е л е с я. Ловок ты больно!
Отдай! Свое счастье отдать!
П е т р о в и ч. Однако ты химик! На какую штуку
взять хочешь! За столько-то тысяч, пожалуй, и я на колени стану. Ты что-нибудь
новенькое выдумай! Это ведь не копеечку подать.
Е л е с я (плачет). Как
отдать, посудите! Что мне маменька-то скажет! У нас дом валится.
Е п и ш к и
н. Да что с ним разговаривать! Ты нашел - твои и деньги. Поди объявляй, мы
свидетели.
Е л е с я. Так ведь, Истукарий Лупыч? Мои?
Е п и ш к и н. Еще
бы.
К р у т и ц к и й (Елесе). Задушу я тебя!
Е п и ш к и н (удерживая
его). Полно шалить-то, любезный, не маленький!
П е т р о в и ч. Ишь ты,
жадность-то до чего доводит. Вот таков-то он и секлетарем был. Ухватит просителя
за ворот, кричит: подай деньги!
Входит Лютов, за ним два 6удочника.
ЯВЛЕНИЕ
ДЕСЯТОЕ
Елеся, Епишкин, Петрович, Крутицкий, Лютов. Е п и ш к и н.
Дозор идет, вот и кстати.
Л ю т о в. Что за шум?
Е п и ш к и н. История,
Тигрий Львович.
Е л е с я. Я, стало быть, деньги нашел, заявить хочу. Вот
свидетели.
К р у т и ц к и й. Меня ограбили, он украл у меня, вытащил из
кармана.
Л ю т о в. Не все вдруг. (Елесе.) Говори ты сначала!
Е л е с я.
Вот вдруг Истукарий Лупыч говорит: "мети!"
Л ю т о в. Да. Ну!
Е л е с я.
Я, стало быть, мету, и вот вдруг...
Л ю т о в. Ну!
Е л е с я. И вот вдруг
деньги...
Л ю т о в. Еще что?
Е л е с я. Вот видели.
Л ю т о в. Подай
сюда!
Е л е с я. Всех не отдам, Тигрий Львович, живого в землю закопайте, не
отдам. Мне третья часть следует. (Плачет.) Дом заложен, на сторону валится,
маменька бедствует. Долго ль нам еще страдать-то? Нам бог послал. Нет, уж это на
что же похоже! Не троньте меня, грубить стану.
Л ю т о в (будочнику). Возьми
его!
Будочник берет Елесю за руку и достает веревку. Е л е с я. В
суд ведите! Вот что.
Л ю т о в. Молчи!
Выходят из калитки Мигачева, из саду Фетинья.
ЯВЛЕНИЕ
ОДИННАДЦАТОЕ
Елеся, Епишкин, Петрович, Крутицкий, Лютов, Мигачева,
Фетинья. М и г а ч е в а. Батюшки, что за беда!
Ф е т и н ь я (про себя).
Ох, и вижу я, да не подойду; затаскают, насидишься.
М и г а ч е в а. От слов
моих, пропасти-то все я ему сулила.
Л ю т о в (Крутицкому). Вы что?
К р у
т и ц к и й. Ваше благородие, бедность моя...
Л ю т о в. Да. Ну!
К р у т и
ц к и й. Подаянием питаюсь, куска хлеба в доме нет...
Л ю т о в. Потом
что?
К р у т и ц к и й. Велите отдать! Не погубите старика! Он у меня отнял,
украл. (Ловит руку Лютова, чтобы поцеловать.)
Л ю т о в. Оставьте!
П е т р
о в и ч. Что же он говорит, ваше благородие! Копейки нет, куска хлеба нет, а
тысячи у него были!
К р у т и ц к и й. Это не мои, это чужие.
Л ю т о в. А
не ваши, так, вам до них и дела нет. (Елесе.) Пойдем! (Будочнику) Веди его!
К
р у т и ц к и й (громко). Стойте! Мои, мои деньги. Сто тысяч у меня, двести,
миллион... Вы их разделить хотите! Ограбить меня! Я своей копейки тронуть не
дам, умру за нее. Я вас под суд, в Сибирь, грабители!
Л ю т о в (другому
будочнику). Возьми его!
Будочник берет Крутицкого. Ведите их! (Епишкину и Петровичу.)
За вами пришлют, когда будет надо.
Е л е с я. Что делать-то, Истукарий Лупыч!
Русская пословица: от сумы да от тюрьмы не отказывайся! Так я говорю?
Л ю т о
в. Ну, марш, без разговоров!
Уходят. М и г а ч е в а. Батюшки, куда их повели-то?
П е т
р о в и ч. Да сначала, как по делу-то видно, надо быть, в острог. Посидят там
года два, ну, а потом уж вдоль по Владимирской.
М и г а ч е в а. Как же мне
быть-то? Батюшка, помоги ты мне!
П е т р о в и ч. Изволь. Просудишь дом-то.
Уж тогда буду я хозяином, а ты у меня в жильцах жить.
М и г а ч е в а. За что
его взяли-то? Какая беда-то его?
П е т р о в и ч. Ограбили кого-то с Михеем
да не разделят. Вот и все. (Смеется.) Дело-то пустое, а люди-то
вяжутся...
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ ЛИЦА:
К р у т и ц к и й.
А н
н а.
Н а с т я.
Е п и ш к и н.
Ф е т и н ь я.
Л а р и с а.
М и г
а ч е в а.
Е л е с я.
П е т р о в и ч.
Б а к л у ш и н.
Декорация та же.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Входит
Крутицкий, бледный и расстроенный. К р у т и ц к и й. Куда я пришел, куда?
(Осматривается.) Ах! Домой пришел. Зачем, зачем? (Берется за голову.) Нечего мне
дома делать, нечего. Тоска меня загрызет, лютая тоска загрызет. (Сквозь слезы.)
Пойду я лучше погуляю. Меня немножко ветром пообдует. (Печально.) Пойду. Далеко
пойду, за заставу куда-нибудь, от людей подальше. Тяжело на людей-то смотреть.
Ох, как голова горит! (Снимает картуз и кладет его на крыльцо.) Пойду погуляю. В
Тюфелеву рощу пойти? Там хорошо, глухо так, никто туда, никто не ходит. Кто туда
пойдет? Пойдет бедняк какой-нибудь с горя да с тоски погулять, да уж... и
удавится тут же. Вот, говорили, там нынче весной один закладчик повесился;
обокрали его на двадцать тысяч. Да и есть от чего. Как это пережить! Как
пережить? Невозможно! У всякого своя радость, своя утеха; он копил, берег, в том
и вся жизнь его была; ничего ему не нужно, одни только деньги, одни свои деньги,
а украли деньги, нет денег, зачем ему жить? Зачем жить-то? Что делать-то на
свете? Плакать, тосковать, проклинать себя, биться об угол головою, двадцать раз
в день на гвоздь петлю повесить да опять снять. Еще вот нам бог сон дал; ну,
заснешь, забудешь, а проснешься-то? Опять та же тоска, и каждый день, каждый
день. Так уж лучше один конец. Ох, ох! (С отчаянием.) Пойду, погуляю. Ох, как
тяжело, душно как! Пойду, пойду. Далеко ведь! Что ж, я извозчика найму. На что
мне деньги? На что они мне теперь? Возьму вот, возьму да и брошу. Столько ли
Михей бросил. Убить его, убить! Ну, и кидай, ну, все и кидай! (Вынимает
несколько медных денег и бросает.) Нате, подбирайте, кто хочет; не надо мне, не
надо, я их беречь не умею. Пойду, сейчас пойду. (Идет, шатаясь, и видит на земле
медную монету.) Ай! Вот он! (Поднимает пятак и с радостью бежит на прежнее
место.) Нашел, нашел! (Судорожно прячет его в карман жилета.) Сюда его, спрятать
его поскорей, благо не видали. (Помолчав, опускает руки.) Мало. А моих много
было. Как скучно! Ах, тоска смертная! Пойду погуляю. (Идет нетвердыми шагами.
Осматривается и, маххнув рукой, поворачивает в сад Епишкина.)
Выходят Мигачева из калитки, Фетинья и Лариса из
лавки.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Мигачева, Фетинья, Лариса. Ф е т и н
ь я (Ларисе). Не видать нашего-то?
М и г а ч е в а (про себя). Ох, и моего не
видать.
Ф е т и н ь я (не глядя на Мигачеву). Очень нужно. Хоть бы и век его
не видать, беда невелика.
М и г а ч е в а (не глядя на Фетинью). Всякому
свое. Мне мой-то, может, дороже вашего втрое.
Л а р и с а. Маменька, их
совсем засудят или не совсем?
Ф е т и н ь я. Никому неведомо. Каков судья:
сердит, так засудит, а милостив так простит.
М и г а ч е в а. Ох, да, да! Не
бойся суда, а бойся судьи. Пуще всего ты его бойся!
Ф е т и н ь я. Да, вот
причитай тут, еще голосом завой! По вашей милости и мой-то попал.
М и г а ч е
в а. Ох, должно быть, по наговору, по чьему-нибудь наговору. От злобы людской,
от соседей все больше люди погибают. Есть же такие соседи злодеи,
ненавистники.
Ф е т и н ь я. Уж именно злодеи, ненавистники. Сам ограбил
кого-то, да взял да моего свидетелем и выставил назло, чтоб по судам
таскали.
М и г а ч е в а. Есть же варвары, из-за малости, из-за сажи рады
человека погубить.
Ф е т и н ь я. Мало того, что взял да назло окрасил меня,
взял да назло мужа запутал.
М и г а ч е в а. Вот она сажа-то! Шути с ней! Все
квартальный виноват! За сажу да в острог попал. Оговорили по злобе.
Ф е т и н
ь я. Мало ему. Какой живописец проявился! Красил, красил заборы-то, да за людей
принялся. Так ему и дать волю? И хорошо сделали, что в острог посадили.
Л а р
и с а. Маменька, у вас совсем никакой разности в разговоре нет. Наладите одно и
твердите, как сорока. Ведь отмылось, что ж толковать!
Ф е т и н ь я. Еще б не
отмылось! Что ж мне арабкой, что ли, ходить прикажешь!
М и г а ч е в а. Сам
тому не рад. По нечаянности...
Ф е т и н ь я. Окрасил по нечаянности, а украл
по отчаянности. Славный парень, смиренный.
Входит Петрович.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Мигачева,
Фетинья, Лариса, Петрович. П е т р о в и ч (Мигачевой). Ну, прощайся ты с
сыном. (Фетинье.) А ты с мужем. Только и видели.
М и г а ч е в а. Где они
теперь?
П е т р о в и ч. На цепи сидят.
Ф е т и н ь я. А ты сорвался, что
ли? Полно ты, не глупей себя нашел.
М и г а ч е в а. Каким судом моего
судят-то?
П е т р о в и ч. Шемякиным.
М и г а ч е в а. Полно ты! судов
только и есть, что гражданский да уголовный; по гражданскому - в яму, а по
уголовному - в острог.
П е т р о в и ч. Много ты знаешь! И Шемякин есть.
М
и г а ч е в а. Есть, да только в сказке.
П е т р о в и ч. Да ведь сказка-то
взята же с чего-нибудь. Чего нет, того не выдумаешь.
Входят Епишкин и Елеся.
ЯВЛЕНИЕ
ЧЕТВЕРТОЕ
Мигачева, Фетинья, Лариса, Петрович, Елеся, Епишкин. Е л е с
я (запыхавшись). Маменька, невидимая рука, невидимая рука!
М и г а ч е в а.
Где она, где она?
Е л е с я. Вот она! (Подает деньги.) Три тысячи с
половиной! А? Довольно хорошо? Жив бог, жива душа моя. Так я говорю?
Е п и ш
к и н. Верно, Елеся. Молодец!
М и г а ч е в а. Уж не с неба ли
свалились?
Е л е с я. С неба, маменька, за правду за нашу. Нашел. Сейчас суд
да дело, гвидетелев налицо. Судили, рядили, сосчитали все деньги, отсудили мне
три тысячи с половиной; получай, говорят. Ух, устал! Получаю, говорю. Остальные
Михею.
М и г а ч е в а. Да разве его деньги-то были?
Е л е с я. Его; на
суде добрались. Вот теперь мы как миллионщики жить будем.
М и г а ч е в а.
Есть-таки разница.
Е л е с я. Никакой, те же двадцать четыре часа в
сутки.
М и г а ч е в а. Золотой ты мой! (Обнимает сына.) Как я рада-то!
Ф
е т и н ь я. Ну, как не обрадоваться! Не было ни гроша, да вдруг алтын!
Е л е
с я. А уж как я-то рад! (Обнимает вместо матери Ларису.)
Ф е т и н ь я. Что
ты, что ты! Ишь ты, на чужое-то разлакомился! Это ведь не находка твоя; третью
часть не дадим.
Е п и ш к и н. На что ему третью часть! Видно, уж ему ее всю
отдать. Мы не как Михей, об этой потере не заплачем.
Ф е т и н ь я (берет
Елесю за руку). Не тронь, говорят! Что ты облапил, точно свою собственность? Еще
крепости у тебя на нее нет.
Л а р и с а. Как это вы, маменька, вдруг
останавливаете! Коль скоро человек в таком чувстве, надо ему свободу дать.
Е
п и ш к и н. Дай, Фетинья, свободу, дай.
Ф е т и н ь я. Как ты говоришь
свободу дать? Да что ж это у них будет-то?
Е п и ш к и н. Что у них будет-то?
А нам-то что за дело! Нам какой убыток! Вот нашла печаль! Ты б лучше вспомнила,
догадалась, что муж еще с утра водки не пил.
Ф е т и н ь я. А если я роду их,
мигачевского, видеть не могу.
Е п и ш к и н. Ты слушай, что тебе говорят-то.
Я по два раза приказывать не мастер. Стало быть, надо тебе бежать закуску
готовить. А что ты их видеть не можешь, это мы поправим; уж я, так и быть,
трудов своих не пожалею, похлопочу около тебя, ты у меня на них, хоть
исподлобья, а все-таки взглянешь.
Фетинья уходит. Сватья, пойдем! Петрович, трогайся! (Уходит,
за ним Мигачева и Петрович.)
Л а р и с а. Надеюсь, что вы идете не для
закуски, но для меня собственно.
Е л е с я. Что за неволя мне водкой
огорчаться, коли я такую сладость перед собой вижу.
Л а р и с а. Благодарю
вас за комплимент. (Уходит с Елесей.)
Из дома выходят Анна и Настя.
ЯВЛЕНИЕ
ПЯТОЕ
Анна, Настя. А н н а. Эх, пора бы нам идти, Настенька.
Н а с
т я. Ах, не говорите, пожалуйста, и не напоминайте.
А н н а. Да ведь уж
нечего делать.
Н а с т я. Мне хоть немножко еще побыть у вас.
А н н а.
Нельзя, мой друг, нельзя; эти люди любят, чтоб их уважали, чтоб каждое
приказание их исполняли в точности. Они гордые, - бедных людей ни за что не
считают. Не исполни-ко его приказание-то, так он разгневается, что беда, а на
первых-то порах это нехорошо. Как мне быть-то с тобой! Проводила б я тебя, да
Михея Михеича дома нет. Не знаю, куда он делся! Не пойти ли тебе одной?
Н а с
т я. Ах, нет. Как одной? Мне все будет казаться, что на меня все пальцами
показывают, и я буду все по глухим переулкам прятаться. Я не дойду одна.
А н
н а. Да мне-то несвободно, нельзя дом-то оставить. Когда еще Михей Михеич
воротится, неизвестно, а идти надо. Нехорошо, обещали. (Гладит ее по голове.)
Поди-ко ты одна, я после приду, принесу тебе кой-что твое.
Н а с т я.
Тетенька!
А н н а. Что, мой друг?
Н а с т я. Так уж я пойду. Прощайте!
(Обнимает Анну.)
А н н а. Прощай, душа моя!
Вбегает Елеся.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Анна, Настя,
Елеся. Е л е с я. Анна Тихоновна! Анна Тихоновна!
А н н а. Что тебе?
Е
л е с я. Да пожалуйте сюда, в сад. Какая оказия-то, право!
А н н а. Да что
такое?
Е л е с я. Оказия вышла.
А н н а. Что мне за дело? Зачем я
пойду?
Е л е с я. Пожалуйте, сами увидите.
А н н а. Да ты скажи
толком.
Е л е с я. Да что мне говорить-то! Нет, уж лучше вы сами.
А н н а.
Ну, что я буду в чужом саду делать?
Е л е с я. Да Михей Михеич...
А н н а.
Что Михей Михеич?
Е л е с я. Да они... Нет, уж лучше вы сами...
А н н а.
Ты не пугай меня; начал говорить, так говори.
Е л е с я. Да гуляли,
гуляли...
А н н а. Ну, что же?
Е л е с я. Гуляли, гуляли да и...
зацепились за дерево.
А н н а. Как зацепились?
Е л е с я. Да так... Нет
уж, помилуйте, лучше вы сами...
А н н а (Елесе). Ну, ступай, я приду.
(Насте.) Подожди меня. Пойду, посмотрю, что такое. (Уходит, за нею Елеся.)
Н
а с т я. У меня что-то повернулось на сердце; в голове мелькнуло что-то такое,
что я во сне видела. Это беда какая-нибудь, непременно беда; но мне кажется, что
эта беда для меня к лучшему. Какая-нибудь перемена будет. Какая - не знаю. Чего
уж я ни передумала! Я думала, что если будет землетрясение или пожар большой,
так я спасусь как-нибудь. А как спасусь - уж не знаю. Все это я вечером да ночью
передумывала. А как проснулась сегодня утром и увидала, что ночью ничего не
сделалось, что нынче день такой же, как и вчера, мне так страшно сделалось, так
страшно! Я все ждала, что к утру перевернется что-нибудь в природе, что половина
Москвы провалится, и будет озеро, а на той стороне гoры...
Входит Баклушин. ...и что Модест Григорьич приедет ко мне на
большой лодке. Я такую картину где-то видела.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Настя, Баклушин. Н а с т я (увидав
Баклушина). Ах!
Б а к л у ш и н. Не ожидали?
Н а с т я. Не надо. Нет, нет,
мне вас не надо.
Б а к л у ш и н. А сейчас мое имя поминали.
Н а с т я.
Ну, так что же! Я долго, долго буду думать о вас, вспоминать вас, а видеть вас
не хочу.
Б а к л у ш и н. Отчего же?
Н а с т я. Вы все мучите меня.
Б а
к л у ш и н. Чем?
Н а с т я. Учите меня, как жить. Зачем говорить о жизни!
Мне это очень больно. Вы живете по-своему, я по-своему. Вам жить хорошо, мне
худо; так забудем про это. Кончено дело. Если хотите поговорить со мной
последний раз, так скажите что-нибудь повеселее.
Б а к л у ш и н. Очень бы я
хотел сказать вам что-нибудь веселенькое, да в голову нейдет, самому не очень
весело.
Н а с т я. Ну, сделайте милость, придумайте!
Б а к л у ш и н.
Извольте!
Н а с т я. Ну, рассказывайте.
Б а к л у ш и н. Есть у меня одна
смешная история, да не знаю, понравится ли вам.
Н а с т я. Все равно,
рассказывайте!
Б а к л у ш и н. В некотором царстве, в некотором государстве
жил-был Баклушин...
Н а с т я (оглядываясь). Хорошо, отлично.
Б а к л у ш
и н. Вот однажды, в минуту жизни трудную, занял по векселю этот Баклушин всего
на месяц, и всего-то сто рублей у щипаного, рваного, вылинявшего
ростовщика.
Н а с т я (оглядываясь). Да, да. Как это смешно! Чем же это
кончилось?
Б а к л у ш и н. В том-то и дело, что это не кончилось и конца
этому не будет. Через месяц, разумеется, Баклушин ста рублей не отдал, и через
два не отдал, и через год, и так далее, а платил только проценты, да и то
неаккуратно. Вексель этот, как водится, переписывался, и вышло...
Н а с т я.
Что же вышло?
Б а к л у ш и н. Что за сто рублей переплатил Баклушин в три
года процентов рублей триста да состоит должен теперь этому линючему ростовщику
тысяч семь. А так как Баклушину заплатить нечем, то и будет этот долг в той же
пропорции увеличиваться до бесконечности.
Н а с т я. А, так вот для чего
Баклушин ищет богатую невесту!
Б а к л у ш и н. Именно для этого.
Н а с т
я. А невест не находится?
Б а к л у ш и н. А невест не находится, а долг
растет.
Н а с т я. Да ведь говорят, что коли кто очень много должен, так все
равно, что ничего не должен.
Анна Тихоновна, Епишкин, Петрович, Елеся проходят из сада в
квартиру Крутицкого. Б а к л у ш и н. Вот я и жду, когда буду должен миллион;
может быть, тогда тамому ростовщику смешно станет. А если б не этот долг,
Баклушин женился бы на девушке, которую он любит.
Н а с т я. Верю, верю; но
вот что, Модест Григорьич! Тетенька прошла домой, теперь мне нужно переезжать на
новую квартиру, которую мне добрые люди наняли. Нам время проститься.
Б а к л
у ш и н. Как, сейчас?
Н а с т я. Да, сейчас и уж навсегда.
Б а к л у ш и
н. Как мне жаль, что я теряю вас!
Н а с т я. Ну, что делать, голубчик!
Прощайте! (Горячо обнимает Баклушина.) Прощайте, мой милый, хороший, красавец
мой!
Б а к л у ш и н (сквозь слезы). Прощайте!
Н а с т я. Постой! Как я
любила тебя! Боже мой! Нет меры, нет никаких границ! Нет того на свете, чего бы
я для тебя не сделала.
Б а к л у ш и н. Что я теряю, что я теряю! Боже
мой!
Н а с т я. Да, много, много. Мне очень жаль тебя.
Б а к л у ш и н
(берет ее за руку). Настенька!
Н а с т я. Прощай! Нет... больше нельзя!
Идите!
Баклушин отходит до угла лавки. Настя издали кланяется ему и
посылает поцелуи.
Из дома выходят Анна, Епишкин, Петрович, Елеся; из саду -
Фетинья, Мигачева, Лариса.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Настя, Анна,
Епишкин, Петрович, Елеся, Фетинья, Мигачева, Лариса, вдали Баклушин. А н н а
(тихо плача). Что он сделал! Что он сделал!
Н а с т я. Тетенька, идти
мне?
А н н а (утирая слезы). Нет, мой друг, уж ты не покидай меня. Михей
Михеич... Господи, прости ему! Погубил он свою душу...
Н а с т я. Ах, какое
горе!
А н н а. Да, горе; и с ним было горе, и умер - горе. До нас ли ему
было, прости ему господи, коли он души своей не пожалел! За деньги, за проклятые
деньги... Ведь всем умереть; да зачем же так!..
Н а с т я. А разве дядя любил
деньги?
А н н а. Что это, господи! Вздумать-то, вздумать-то мне страшно! За
что только он мучил себя и нас? Сколько лет мы живем нищенски, а у него за
подкладкой шинели нашли мы больше ста тысяч, да вот теперь в его комнате под
полом вещей и брильянтов и числа нет. И так в мире босоты-наготы довольно, а мы
ее, помимо божьей воли, терпели. Как богу-то не разгневаться!
Н а с т я. Вы
теперь богаты, тетенька!
А н н а. Тяжелы мне эти деньги, душа моя; меня
теперь никакое богатство не обрадует. Отвыкла я с ним и жить-то по-людски, убил
и похоронил он меня заживо. Десять лет я сыта не была, так теперь за один день
не поправишь. Бог с ними и с деньгами! Мы с тобой их разделим. А греха-то,
греха-то что! Я было погубила тебя совсем. С голоду да с холоду обезумела я, а
ведь добра тебе желала. Меня-то б удавить надо за тебя. Нет ума у голодного,
нет!
Н а с т я. Тетенька, милая! (Громко.) Модест Григорьич! (Анне.) Не
плачьте, божья воля, не плачьте! Ах! (Обнимает тетку.) Я живу, я живу! Не надо
хоронить меня! Тетенька, милая!
Баклушин подходит и останавливается в молчании. Е л е с я.
Вот уж она теперь за благородного выскочит.
Е п и ш к и н. Похоже на то.
Ф
е т и н ь я. Ей хоть миллион дай, все-таки видом и амбицией она против моей
Ларисы не выдет.
Л а р и с а. Не только видом и амбицией, но и всем прочим
супротив меня далеко.
Н а с т я (Баклушину как бы с упреком). Вот вы тогда...
А мы теперь богаты с тетенькой. Вот вы и знайте.
Б а к л у ш и н. Откуда вам
бог послал?
Н а с т я. Мне вдруг наследство...
Е п и ш к и н. Дяденька их
у меня в саду удавились. Ах! (Берется за голову.) А ведь говорили дураку,
загороди забор.
Б а к л у ш и н. А кто такой ваш дяденька?
Н а с т я. Да
он... я не знаю... как это?
П е т р о в и ч. Отставной подьячий,
Крутицкий.
Б а к л у ш и н. Крутицкий? Да ему-то я и должен.
Н а с т я.
Ему? Вот и отлично! Уж теперь вы нам должны, вот мы вас в тюрьму, и
непременно.
Б а к л у ш и н. А много он вам оставил?
Н а с т я. Я не знаю.
Говорят, сколько-то тысяч.
Е п и ш к и н. Чего тут: "сколько-то"; побольше
двухсот будет.
Н а с т я. Ну, вот сколько.
Б а к л у ш и н. Позвольте за
вами снова поволочиться.
Н а с т я. Позволяю.
М и г а ч е в а. Стыдно
такие деньги и брать-то.
Ф е т и н ь я. Да ведь уж, матушка, что ни говори, а
впрок они не пойдут.
Н а с т я (смеясь). Да, правда ваша, я знаю, что мы с
Модестом Григорьичем промотаем их скоро.
А н н а. Уж лучше промотайте, чем
беречь так, как твой дядя берег.
Н а с т я. Как страшна мне казалась жизнь
вчера вечером, и как радостна мне она теперь!
А н н а. А вот, душа моя,
несчастные люди, чтоб не гневить бога, чтоб не совсем отчаиваться, утешают себя
пословицею, что "утро вечера мудренее", - которая иногда и
сбывается.
1872
Источник: Библиотека Максима Мошкова
|
